– Витте тебя устроит? А в товарищи по техническим вопросам ему в самый раз подойдет князь Хилков.

– Они согласятся?

– По идее, должны, но надо, разумеется, с каждым переговорить.

– Вот и займись этим.

– Слушаюсь, ваше императорское величество.

– Алик, не надо, а? – попросил Николай. – Я, конечно, понимаю, что ты шутишь, но и ты меня пойми. Меня от этих рож скоро тошнить начнет! И каждый ведь именно с императорского величества и начинает.

– Хорошо, учту. Просто «вашество» тебя устроит? Тогда еще один вопрос – на кого ты свой воздушный флот оставишь?

– Да, неохота, но придется. Думаю, Александр Федорович будет самой подходящей кандидатурой.

Я поначалу хотел возразить, что Можайский уже старый и, наверное, скоро помрет, но потом решил, что еще не факт. Это он в другой истории помер, там у него под конец жизни шли сплошные расстройства, а я по своему недавнему опыту знал, что от них и молодой да здоровый может слечь. Сейчас же Александр Федорович – успешный авиаконструктор, особых причин горевать у него нет, так что, может, он и проживет здесь подольше, чем там.

– Правильно, Можайский – самая подходящая кандидатура и по опыту, и по званию, а Нефедов пусть продолжает командовать особым отрядом. Пока он один, получается дублирование начальственных функций, но это означает только то, что не надо тянуть с организацией второго отряда.

– Я думал сделать немного иначе, – возразил Николай. – Все-таки аппараты тяжелее и легче воздуха – они разные по природе своей. У них и приемы пилотирования сильно отличаются, и обслуживание тоже. Поэтому предлагаю их разделить. Пусть аэроотрядом продолжает командовать Нефедов, авиаотряд же возглавит Кованько.

– Тоже неплохо.

Николай прошелся по кабинету, но на очередном шаге вдруг встал и скривился.

– Спина? – догадался я. – Что Боткин говорит?

– Что оно еще месяц может причинять неудобства. Да оно и понятно – ребру же полный покой не обеспечишь, оно постоянно двигается при дыхании, а это препятствует заживлению.

– Сам догадался или Евгений Сергеевич сказал?

– Сам, – подтвердил брат.

А у меня все-таки были сомнения. В медицине я, может, и не полный ноль, но явно где-то близко. То есть хоть что-то знаю только о тех болезнях, которые были у меня самого, и в меньшей степени – о тех, коими страдали близкие люди. Так вот, ребра за всю первую жизнь я ломал два раза и сейчас не припоминал, чтобы они у меня болели, как у брата, больше месяца подряд. Так, где-то неделю с небольшим неприятно, а потом уже при неосторожных движениях так резко, как поначалу, уже не дергает. Да и у Ники не перелом, а, по словам Боткина, только трещина. Правда, рентгена тут нет, так что доктор может и ошибаться.

– Я с тобой вот еще о чем хотел поговорить, – продолжил тем временем брат. – Все, что я сейчас делаю, это суета. Но ведь нельзя же за ней потерять действительно важные задачи! Давай подумаем, в чем могут состоять первоочередные из них. Те, которые нельзя откладывать. У тебя какие-нибудь соображения по этому поводу есть?

– В общем, да. Мне кажется, что тебе следует составить три типовые речи. Одну для произнесения перед консервативными слушателями, другую перед умеренно либеральными, и третью – перед такими же, но неумеренными. К новому государю всегда внимательно прислушиваются. Всем интересно, что он скажет. Вот, значит, дабы не ляпнуть что-нибудь необдуманное, типовые речи лучше составить и выучить заранее.