– Да, я это тоже заметил. Подозреваете что-нибудь серьезное?

– Подозревать можно что угодно, но я хочу знать, а для этого мне нужно время. Государь же заявляет, что времени у него нет.

Я чуть не ляпнул «врет, он просто врачей боится», но вовремя сообразил, что об императоре так лучше не говорить даже с близкими людьми. Тем более что Евгений Сергеевич и не сказать чтобы уж очень близкий.

– Хорошо, завтра с утра я с ним поговорю. Вас это устроит или надо срочно, прямо сейчас?

– Да безумной срочности тут нет. Но это еще не все.

– Слушаю вас.

– Ваше высочество, почему ваш комитет, именуемый «императорским научно-техническим», вовсе не занимается медициной – вы не относите ее к числу наук?

– Отношу, это же не религиоведение или астрология. Просто до сих пор не было человека, способного и согласного взять на себя работы в данном направлении. Так что, если вы не против и чувствуете себя в силах, я готов предложить вам должность куратора медико-биологических исследований в комитете.

– Это очень неожиданное предложение…

– Простите, а почему? Вы предложили, вам и работать. Согласны?

– Да, ваше высочество, я подойду к вам по этому поводу сразу, как только прояснится ситуация со здоровьем его величества.

К сожалению, она прояснилась очень быстро…

Зайдя с утра к Николаю, я убедился, что Боткин был совершенно прав. Брат явно простужен, кашляет, а приложив ладонь ко лбу, я убедился, что у него еще и температура. По ощущениям – что-то около тридцати восьми.

– Так, сегодня ты никуда не идешь, лежишь и лечишься. Завтра тоже. Послезавтра – не знаю, это уж как Боткин скажет, он сейчас придет.

– А как же…

– Никак. Ты что, хочешь свалиться прямо перед свадьбой? Нет? Значит, лежи и не вставай.

Николай послушался. Он действительно так и не вставал все три дня. До самой смерти.

Боткин сразу определил у него пневмонию, а на следующий день заявил, что она осложнена чахоткой. Которую, скорее всего, его величество получил давно, но после ушиба спины во время катастрофы ее развитие резко ускорилось. В это время каждая из названных болезней была очень опасна, а вместе они означали однозначный смертный приговор.

Мы с Маргаритой были рядом с братом до самого конца. Его императорское величество Николай Второй почил в бозе двадцать первого октября тысяча восемьсот девяностого года, процарствовав всего два с небольшим месяца и не успев ни короноваться, ни даже жениться. Получается, что в этой истории туберкулез подхватил не Георгий, который здоров как бык, собака. А Николай.

На похоронах смогла присутствовать маман – ее несли на носилках с крышей – вот уж не знаю, как они называются. Разговаривать со мной она не рвалась, я тем более. Она вообще не выдержала до конца церемонии, потеряв сознание.

Я выдержал.

Только вечером, уже у себя, наконец-то осознал, что все, к чему я готовился с детских лет своей здешней жизни, пошло прахом. Николай лежит в Петропавловской крепости, а я – император. Пока еще живой, но может оказаться, что это не очень надолго. Потому как почти для всего ближайшего окружения Георгий является гораздо более желанной кандидатурой, нежели я.