Штаны с рубашками даже раздавали в специальном закутке, отделенном от прочих одежных завалов. Я попыталась проявить любопытство и выпросить себе похожее, но они даже слушать не стали. Это не для женщин – и все, и никаких объяснений.
Подумав, на конфликт я не пошла и не стала хватать вещи без разрешения. Мало ли как отреагируют! Понятия «преступность» местные, кажется, тоже не знали, но большой вопрос, до какой степени.
Зато Гаранин в этом ларьке отыскал для себя темно-серый комплект вместо своего слишком яркого, чем весьма озадачил наших спутников.
– Почему нельзя? – не выдержал наконец полковник.
– Можно, но…
– Это вредно? Меня в такой одежде убьют? – продолжил допытываться он.
– Нет, но это же… некрасиво! – почти со священным ужасом сообщил Нурий.
– И что? – кажется, такого ответа Гаранин ожидал меньше всего.
– Как – что?! Ни одна женщина не обратит на такое внимания. Ты, конечно, странный и вряд ли кого-то заинтересуешь, но… зачем?
Мы с полковником озадаченно переглянулись и совместно насели на блондина. Результат вызвал у меня истерическое хихиканье, а у начбеза – пару бранных слов.
Мы подозревали в этой одежде какой-то подвох. Думали, что носят ее изгои, преступники, больные, еще что-то вроде этого. А все опять сводилось к взаимоотношению полов. Такие наряды выбирали те, кто по каким-то причинам не мог соперничать за женское внимание. Ну там увечные или генетически дефектные, которые не ощущали в себе стремления к слиянию. И вообще, вдруг женщина захочет оценить, так сказать, товар лицом со всех ракурсов, что для этого, штаны снимать?
– Зар, тебе там маячок не ответил? – шепотом спросила я, когда мы выходили из одежного закутка.
– Нет, – разбил мои надежды Гаранин. – А что?
– Хочу подальше от этого безумия, – призналась честно. – Я уже почти согласна выживать в лесу. Ты слышал, что она про слияние говорила?!
Полковник только усмехнулся выразительно, а потом меня опять подхватила за локоть Унка.
– Зачем общаться с этим существом? – пренебрежительно бросила она. – У тебя такой огромный выбор! Посмотри, ведь каждый из них готов на все ради твоей благосклонности! Разве это не прекрасно?
– Наверное, – дипломатично согласилась я.
Пытаться объяснять собственную жизненную позицию тут бесполезно, проще промолчать. Я же не собираюсь перекраивать их и учить жить, это не мой мир, чужая культура. А мне бы в свою, домой, к любимым ускорителям и генераторам пространственных искажений. И побыстрее, потому что, выслушивая все это, я буквально чувствовала, как тупею: от стресса отмирают именно те нейроны, в которые записаны образование и профессиональный стаж.
Но абстрагироваться полностью, не принимать близко к сердцу не получалось: в нашем-то мире тоже есть люди с похожей логикой, уж мне ли не знать. Глобально я не имела ничего против существования аборигенов, это их жизнь и их выбор, но… Пусть они живут подальше, а меня верните на «Черного лебедя»!
Через пару секунд, будто стремясь поддержать слова Унки, путь нам заступил какой-то незнакомый мужик, мастью похожий на второго егеря. А может, это он и был – из местных я научилась более-менее отличать только Нурия. Все оказались слишком одинаково совершенны. Как только их местные женщины выбирают?