Их сестра, ведьма, так и держит другую в глазу — социалистическое соревнование, тьфу, конкуренция…
Но Катя про Маврины дела не спросила, ибо, как все посетительницы Натальи-Мавры, была сосредоточена на своем. Мавра же была удивлена. На ее взгляд. Катя была женщина товарная, башковитая, с ней можно было вступать в любую тусовку без беспокойства и позора. И Кулачева Мавра хорошо знала. Вовремя спрыгнул из политики в хозяйство, в ряды дружелюбные и смирные. Достойно выступал на разных трибунах, достойно занял место в новых структурах, и иногда Мавра даже думала, что у Кулачева замах большой. Но оказалось, нет. Остался в префектуре, людей не ел, но тех, кого не любил, отрезал без анестезии.
Так как Катя была бывшей Мавриной коллегой, да и вообще они вылупились из одного института, «процесс порчи» усложнялся со всех точек зрения. Это не какая-нибудь приехавшая из города Бодайбо Анжелика Ивановна, которая сама кого хочешь испортит, и московская Мавра ей нужна больше для драматургии жизни, как тень отца Гамлета для драматургии пьесы.
— Кто она? — спросила Мавра. — Фотографии, подозреваю, у тебя нет. Но я сама схожу на нее посмотрю.
Катя набрала в легкие побольше воздуха и сказала.
Хорошо, что Мавра стояла в это время спиной к Кате: она доставала рюмки для «Амаретто» к кофе, и Катя не увидела Маврино лицо. Мавра тогда сразу подумала: "Это надо иметь в виду впредь… Мало ли кого тебе назовут…
Не успеешь спрятать мимику".
— Ну и славненько, — сказала она Кате. — Вот теперь и иди. Это уже не твоя печаль…
— Мы же хотели пить кофе! — засмеялась Катя.
— Мы не хотели пить кофе, — ответила Мавра. — Ты меня сейчас оставь…
— Ну ладно, — боясь обижаться, но все-таки обижаясь, сказала Катя. — Я пошла…
— Иди, милая, иди…
Мавра захлопнула за Катей дверь и просто рухнула на диван.
Ну все, что угодно, все, только не это…
Возле входа в журналистский курятник на Савелии стояла машина и, опершись на дверцу, грелся на солнце Кулачев собственной персоной. Проскользнуть незаметно было поздно, Кулачев подставил Мавре ногу и сказал:
— Привет, Наталья!
— Ой — ответила Мавра как бы в удивлении. — что ты тут делаешь?
— Жду даму сердца! — ответил Кулачев.
— У тебя их вагон и маленькая тележка, — засмеялась Мавра (а может, Наталья?). — Другой бы уже темнить начал, а ты как сексуал-малолетка.
— Грубо, девушка, — ответил Кулачев. — Грубо и ни за что.
— Как же! Я тут Катьку встретила. Страдает.
На моменте страдания и вышла на улицу Мария Петровна с большими крафтовыми мешками для дачной мелочевки.
Мавра вся сникла, увяла и сказала, тихо и беззащитно:
— Привет, Маша!
Елена так плохо чувствовала себя к концу лета, что не выдержала — пошла к врачу. Анализы оказались неважные — еще не для смерти, но уже и не для жизни.
— У гинеколога давно были? — спросила врач.
— Недавно, — соврала Елена. — Все в порядке. — Хотя порядка не было. У нее за лето сбилась менструация, но она — грамотная — сама себе поставила диагноз: нервная почва. Сколько она перепсиховала только за последний год, умом сдвинешься, не то что менструацией.