– Было так ярко. Слишком ярко.
Старик улыбнулся и похлопал ее по руке.
– Чем ярче свет, тем гуще тени.
Перед Мией стояла Эшлин, держа пылающую Троицу. Позади нее нависал Рем, подняв меч. А за ними обоими тянулась тень Мии, растянутая на песке и пересекающаяся с тенью судьи. Черная. Извивающаяся. Но при этом ужасном свете – темнее, чем когда-либо прежде.
Мия потянулась к ней. Зубы стиснуты. Глаза закрыты. Девушка нащупывала тьму снаружи и тьму внутри. И, сжав в кулаке стилет,
она шагнула
в свою тень
и вышла из тени судьи.
Его тело перекрывало свет Троицы, ослепляющее сияние очерчивало его громоздкий силуэт. И, замахнувшись клинком – клинком, который ее мать прижимала к горлу Скаевы, клинком, который Мистер Добряк подарил ей во мраке, клинком, который не раз спасал ей жизнь как прежде, так и теперь, – Мия вонзила его до рукояти в шею Рема.
Судья прижал руку к нанесенной ею ране, между пальцев брызнул фонтан крови. Мия попятилась, окрашенная алым. Свет по-прежнему опалял. Глаза прищурены. Волосы обрамляют лицо спутанными прядями. Девушка споткнулась и упала.
Рем попятился, меч выпал из его хватки и замерцал на песке. Теперь обе его руки прижимались к шее. Сквозь пальцы артериальными всплесками хлестала кровь. В глазах читалось осознание – она убила меня, о Боже, она убила меня, – сменяющееся гневом. Мужчина повернулся к Мие, протянув руки с согнутыми, как когти, пальцами. Кровь хлынула на свободу, стекая по бочкообразной груди, лицо с волчьими чертами быстро бледнело. Судья легиона люминатов сделал один неуверенный шаг, второй, третий. И упал на колени. Сосредоточив взгляд на девушке, которая отчаянно отползала от него по песку.
Рем издал булькающий звук, свет в его глазах медленно угасал. И, с тяжелым стуком, его труп повалился лицом в грязь, пока последние слабые удары сердца вымачивали землю алым. Как она всегда и мечтала. Как она всегда и хотела.
Мертв.
Эшлин не шевелилась, на ее лице застыл ужас. За спиной Мии собиралось все больше теней, ютясь около своих хозяев у двери гарнизонной башни.
Достопочтенная Мать.
Солис, опирающийся на ее плечо, – побитый и окровавленный.
Тишь – тихий, как могила, – с клинком в кулаке.
Аалея и Паукогубица, поддерживающие между собой Маузера.
Хоть они были ушибленными и ранеными, ни один из ассасинов не был даркином. Никого из них не пугала Троица в руке Эшлин. И, столкнувшись лицом к лицу с пятеркой самых выдающихся убийц в Итрейской республике, девушка поступила так, как поступил бы любой на ее месте – и в бездну жажду возмездия.
Эшлин развернулась и побежала.
Тишь и Духовенство поплелись прочь от башни – никто из них не был в том состоянии, чтобы отправляться в погоню за предательницей. Но как только Троица исчезла дальше по улице, Мия почувствовала, как боль убывает. Она перекатилась на живот, давясь от рвотных позывов. Затем повернулась и поползла к Кассию, царапая землю пальцами. Лорд Клинков свернулся калачиком и держался за грудь с искаженным лицом. Мия тихо забормотала, убрала его окровавленные руки и побледнела от представшего зрелища. Эклипс поскуливала, расхаживая туда-сюда, ее ушки были прижаты к голове. Черные клыки оскалились.