Я ответил:

— Охраняю вождя мировой революции товарища Ленина.

— А я и есть товарищ Ленин.

— Знаю, Владимир Ильич, что вы Ленин.

— А как вас звать? — спрашивает он меня.

— Баландин!

— Ну вот и познакомились, — сказал Ленин и ушел к себе. А я стою да посматриваю.

Минут через двадцать выходит товарищ Ленин опять и приглашает меня к себе чаю попить.

— Нельзя, Владимир Ильич, — говорю я. — Я товарища Ленина охраняю.

— Ну, мы его вместе охранять будем, никуда он от нас не денется.

И что тогда такое случилось со мной, не помню. Забыл я свой революционный долг, забыл наказ своего караульного начальника и пошел за Владимиром Ильичей в его квартиру. Сидим, чай пьем да разговариваем.

— Замечательный народ, — говорит Владимир Ильич, — ивановские ткачи, первыми в революцию пошли! Первыми показали образец Советской власти.

И эти слова мне как маслом но сердцу. И забываю я окончательно, что я часовой…

И мы с Кукушкиным, слушая Ивана Ивановича, начинаем забывать, зачем он нас вызвал. А Иван Иванович продолжает:

— Сижу я, значит, с товарищем Лениным и разговариваю. А в это время наш караульный начальник пошел посты проверять. Туда-сюда, а поста-то номер двадцать семь и нету. Переполох на весь Кремль поднялся. И заходит в кабинет к Владимиру Ильичу сам Феликс Эдмундович Дзержинский, расстроенный и сердитый. Ленин здоровается с ним и говорит, указывая на меня:

— Познакомьтесь, это товарищ Баландин!

— Очень приятно, — говорит Феликс Эдмундович, — но за такие дела товарища Баландина надо арестовать и под суд отдать!

— Не надо, — возразил Владимир Ильич, — мы вместе товарища Ленина охраняем.

И нашла коса на камень. Тут только я и понял, в какую историю втяпался.

— Владимир Ильич, — сказал Дзержинский, — на вас только что два покушения было. Поверьте, это к добру не приведет.

Ленин пожал плечами и сказал:

— Не забывайте только одного, дорогой Феликс Эдмундович, что по образованию я юрист и на процессе защитником выступлю сам, — и посмотрел на меня хитро и виновато. Дескать, нашкодили мы с тобой, товарищ Баландин, вместе, вместе и отвечать будем.

Настал день суда. Сидел я, повесив голову, не видя свету белого от тоски и обиды, перед лицом своих товарищей. Слушал их справедливые слова о потере революционной бдительности и считал их правыми, и казнился своей виной. Дали мне последнее слово. Говорю:

— Судите меня, граждане судьи, по всей строгости революционного закона. Виноват я перед вами и перед революцией. Сознаю свою вину и не прошу никакого смягчения в приговоре. Но, граждане судьи, кто бы из вас не пошел попить чаю к вождю мировой революции, товарищу Ленину, если бы он вас пригласил?

В это время я заметил в зале Владимира Ильича. Он сидел справа в шестом ряду от сцены, где меня судили. Он не выступил с речью на суде. Дослушав меня, он встал и вышел. Меня освободили.

— Ленин сказал, чтобы меня освободили! — добавил Иван Иванович и вздохнул свободно и глубоко.

Мы с Кукушкиным тоже вздохнули и почувствовали, как иголки, на которых мы сидели, постепенно исчезли и сиденья стульев снова сделались мягкими.