Погрузка «Гугнира» подходила к концу, когда в сопровождении взвода лейб-гренадеров прибыли два сейфовых контейнера с печатями Казначейства. Их тут же под усиленным конвоем препроводили в недра литерного, после чего экипаж и солдаты спешно погрузились на борт. Семафоры заиграли отправление. «Гугнир» издал сиреной низкий, продирающий до костей рык; оркестр грянул обязательное «Прощание с воинами», и литерный тронулся в путь.

Зрелище было величественным.

На столпе из огня и пара из сопел двигателей главного хода скидбландир поднялся над ярусами погрузочных рамп и лесом кранов. Толпа зевак, непременный атрибут отправления литерных поездов, ликовала. В воздух летели шляпки и картузы; заглушаемый рокотом двигателей локомотива, над привокзальной суетой несся тысячеголосый людской крик.

«Хороший же отвлекающий маневр ты придумал, Карл Иванович, – с невольным восхищением подумал Козинцев, провожая взглядом возносящийся вверх по Стволу литерный. – Такой орешек не каждому по зубам – но горячие головы «Гугнир» будет притягивать, как свеча – мотыльков. А вот с головами холодными разбираться придется нам».

Несмотря на поздний час и низкую облачность, сумерки никак не приходили. В ее разрывы в тучах проглядывал бисер звезд, блеклый на фоне серебристого света Осколков. Сияние Осколков с заатмосферной высоты подсвечивало изнанку облаков; по пологу туч бежали тени и многоцветные пятна. Радужный Мост, даже расколовшись на миллион частей, продолжал верой и правдой служить обитателям Мидгарда, рассеивая отраженным светом солнца вселенскую тьму.

Козинцев, сопровождаемый Прохором, поднялся к лифтовым площадкам. Лестница серпантином вилась по рельефу циклопического корня. С верхней площадки не был виден даже первый, самый низкий ярус ветвей, но присутствие Отца Деревьев ощущалось в шероховатости огромного, закрывающего полмира, пульсирующего энергией Ствола и в немолчном шорохе листвы далекой кроны, который накатывал откуда-то со стороны невидимой сегодня за тучами Луны с ровным гулом океанского прибоя.

Туда, к Луне, они сегодня и отправятся – навстречу опасностям, загадкам, подвигам и славе. На душе – в кои-то веки – было до мальчишечьей одури легко.

Подошедший лифт вознес их вдоль чудовищного ствола к нужному, первого класса, вагону. На входе Козинцев заказал проводнику, похожему на моржа в униформе, традиционный чай.

В купе было тесно. Помещение имело форму трапеции с закругленными основаниями, большее из которых, выпуклостью вовне, образовывала наружная стена вагона, а меньшее (выпуклостью внутрь) – стена холла, общего для этого яруса вагона. Пара диванов, под окном – откидной столик. На противоположной стене – раздвижная дверь. В полу и потолке – люки аварийных выходов. Крошечные гардероб и уборная – и все.

Козинцев, предоставив Прохору разбираться с вещами, устроился у окна. Из-за кривизны стеклянной линзы перрон, оставшийся далеко внизу, выглядел странно искаженным. Провожающие казались сверху приплюснутой пародией на человеков.

Облака в небе над столицей заиграли багрово-оранжевыми отблесками далекого солнечного огня. Светило кануло за горизонт уже с полчаса тому как, но Козинцев знал, что стоит поезду тронуться – и уже через считаные минуты солнце полыхнет в окно жаром адской топки, слепя глаза и выбивая слезу.