Влад, дожевав последний бутерброд, молча вытащил из компьютера диск, стал прятать в рюкзак. Рюкзак у него был выдающийся. Совершенно не во владовском стиле: прическа волосок к волоску, белая рубашка, взрослый пиджак, брючки, начищенные туфли… и эдакая туристическая торба на лямках. Насчет нее к нему даже старшеклассники цеплялись – но Влад любит грести против течения! Он обожал копаться в бесчисленных отделениях рюкзака. Найти там можно было что угодно – от обтрепанного томика Шекли в оригинале до зачерствелого хот-дога.

В этот раз копался он особенно долго. Я молча наблюдал. Только потом понял, с чем было связано его мешканье: мой друг ждал извинений. Так и не дождавшись, не сказав ни слова, он ушел.

Как бы следующим этапом этой ссоры стал наш разговор с Альбиной на следующий день на переменке.

Я жаловался ей на Влада, она отвечала рассеянно и будто вообще меня не слушала. Я стал рассказывать про блистательный маневр при деревне Утица, но Альбине это, казалось, было вовсе неинтересно. Это противоречило нашему кодексу. Раньше, когда я рассказывал ей про победы над Владом в «1812» или про артефакты, отбитые викингами у монстров в «7 королевств», она хотя бы изображала интерес. Как я изображал его, когда она рассказывала, что нового произошло в «Нежном яде» и «Воздушных замках».

– Да чего случилось, Альбина?!

Мы сидели на подоконнике и смотрели через стекло на курящих возле спортплощадки старшеклассников. На стекле была нацарапана недовольная рожица и буквы «ONYX».

– Ничего. – Она нарочито беззаботно мотала ногами в полосатых гольфах.

– Я же вижу, что-то не так?!

– Сережка, возьми меня за руку.

Я послушался. Ладошка у нее была теплая и сухая. И какая-то успокаивающая, умиротворяющая…

– Ну, взял.

– Ну, вот и не отпускай…

Мы некоторое время сидели на подоконнике, взявшись за руки. Как дураки какие-то. Я не выдержал и освободил ладонь:

– Да что случилось-то, блин?!

– Да все, блин, нормально! – Альбина сдула со лба каштановую прядь.

– Я же вижу, что нет… Мне-то можешь рассказать? Мне можешь рассказать что угодно вообще!

Она посмотрела на меня новым взглядом. Глаза у нее были голубые-голубые… И ужасное глубокие… Затягивающие, что ли?

Она вдруг порывисто поцеловала меня в щеку.

На миг я задохнулся, а потом сказал:

– Я тебя люблю!

Она фыркнула:

– Дурак ты, Сережка.

Я ответил автоматически:

– Сама дура!

Улыбка ее погасла, она оставила меня на подоконнике одного. За весь день мы больше не сказали друг другу ни слова. А на следующий день она вообще не пришла в школу.

С Владом мы не разговаривали, он пересел к Карташову. Они плевались в меня бумажками, о чем-то шептались и скалились.

На географии меня вызвали к доске. Я шарил указкой в районе Африки, безуспешно пытаясь отыскать Сингапур. В голове шумело, было скучно, томно, хотелось спать, поскорее вернуться за парту и спрятать лицо на скрещенных руках и чтобы все меня оставили в покое.

Запинаясь, как на заевшей пластинке, в голове крутилось: «…в бананово-лимонном Синга-пуре, пуре, пуре, пуре…» Ну, раз бананы – значит Африка, верно? В общем, «бананом» для меня в итоге все и закончилось.