— Ваши величества, благородные джентльмены и прекрасные дамы, — звонко огласил он, — я представляю вам La Danse Macabre1!
Занавес отдернулся при помощи невидимых рук. За ним показалась группа мужчин и женщин в черно-белых костюмах, освещенная сзади толстыми свечами в напольных подсвечниках. Мантии с капюшонами покрывали их головы, как саваны. По их одеяниям можно было узнать священника и короля, аристократов, купцов, горожан и крестьян. Некоторые имели зияющие раны, а другие были истощены болезнью. Среди них были старые и молодые, даже дети. Лица актеров были вымазаны белым с нарисованными черными овалами глаз и кругами, выражающими горе, там, где должны были быть их рты.
— Мертвый... — прошептали пол дюжины голосов, включая Изабель. Рэнд, посмотрев на нее, увидел, что ее лицо было таким же бледным, как и фигуры, предоставленные для их развлечения. Посмотрев в направлении ее дикого взгляда, он увидел почему. Одна из женщин была молодой матерью. Ее можно было узнать
>1 Пляска смерти (фр.).
по набитой кукле, которую она несла; та свободно свисала с ее рук в безвольной наготе мертвого младенца.
Посмотрев на королеву, Рэнд обнаружил, что Елизавета Йоркская не упустила подтекст пьесы. Она держала руку у рта, пытаясь подавить протест или тошноту, и ее длинные аристократические пальцы слегка дрожали. Леди Маргарет сидела рядом с ней с другой дальней стороны с видом сурового терпения, поджав губы с презрением.
Глаза Генриха сузились, когда он обратил свой взор на Мастера празднеств. Он откинулся на высокую спинку трона, стуча кончиком пальца в медленном постоянном ритме.
Сейчас тошнотворная живая сцена двигалась, выстраиваясь в линию, качающуюся под медленный и ровный ритм барабана. Треть участников продвигалась, шаркая, вперед между рядами столов, волоча за собой свои извивающиеся простыни, а несколько самых дюжих из них тянули и тащили что-то, похожее на коробку, которая катилась неуклюже, с грохотом и скрипом. Когда оно стало перемещаться вслед за остальными, последняя часть мимов последовала за ней.
Это представление вряд ли можно было назвать веселым, таким, какое обычно ждут на свадьбе. Волосы на тыльной стороне шеи Рэнда встали дыбом. Нахмурившись, он сел прямо на стуле, каждый его нерв был напряжен.
Лютня, арфа и псалтерион сменили равномерный ритм барабана воющей мелодией в минорном ключе. Болезненные фигуры начали резвиться, обниматься и забавляться в медленной и похотливой пародии. Некоторые притворялись, что испытывают наслаждение, чмокая губами. Некоторые имитировали совокупление. Некоторые периодически тыкали пальцем друг в друга. Мужчина как будто снял свою голову и засунул ее под мышку.
За одним из нижних столов одна женщина застонала. В другом конце зала мужчина пробормотал непристойный комментарий и его товарищ нервно усмехнулся.
Мимы приблизились к высокому столу, спотыкаясь, чуть не падая, когда кланялись и делали реверанс королю и королеве с таким преувеличенным почтением, что это было чистой пародией.
Рот Генриха превратился в линию, но он воздерживался от действий.