Алка механически взяла тряпку, сердито на нее посмотрела. Подавила желание зашвырнуть тряпку подальше и возмутилась:

– Не бывает так, чтобы «совсем»! Вы же самый крутой психолог! Доктор наук!

Яков предупреждающе поднял палец:

– Не нужно называть меня психологом. Психология – наука косная и устаревшая. Я просто… психопрактик. И как психопрактик говорю: без шансов. Запущенный случай. А вот твой мальчик – гораздо интереснее! В очень неустойчивом состоянии, поведение все время меняется…

Алла почувствовала ярость и тут же, щелчком, ледяное спокойствие.

– Я не буду говорить о мальчике, – отчеканила она, – пока вы толком не объясните про Веру.

– Ладно, – пожал плечами Яков. – Предлагаю максимально прояснить ситуацию. Ты готова?

Алка кивнула.

– Так вот, я уже говорил, видимо, ты забыла. Некоторых людей спасти нельзя. Никак. Они могут выжить, только оглушив себя алкоголем или наркотиками. Подсаживать твою Веру на наркоту – просто убивать ее чуть медленнее…

– Но ведь я один раз ее уже спасла. – Алка сама поражалась собственному безжизненному голосу.

– И возможно, спасешь второй… третий… десятый. А на одиннадцатый не спасешь. И получишь до конца жизни комплекс вины. Как у Наташи. Это твоя цель?

Алка вспомнила безумные глаза Панты, ледяное спокойствие треснуло.

– Это во-первых. – Яков продолжал невозмутимо мыть окно. – А во-вторых, пока ты десять раз будешь спасать безнадежную Веру, ты не сможешь помочь десяти людям, которых реально можно удержать от суицида.

Алка опустила голову. Она не могла не верить Якову. Все, что он говорил, было так логично.

Но так противно.

Алла уронила тряпку и вышла.

Алка наматывала круги по району. Домой идти не хотелось.

Мама и так не отличалась легким характером, а сейчас, во время болезни, стала вообще невыносима. Бесконечно ноет, эти ее истерики на ровном месте, отца пилит без причины.

Он и так под утро приходит после этих своих совещаний…

Под утро? С совещаний? Воспоминания замелькали, составляясь в понятный, но очень неприятный пазл реальности.

– Во дура! – сказала Алка самой себе.

Потом сообразила, до чего она только что додумалась, и испугалась.

Потом попыталась проанализировать то, что произошло у нее в мозгу, и испугалась еще раз.

«У папы есть любовница». «Мама, похоже, об этом знает». «Надо поплакать». «А смысл?»

Алка с тоской посмотрела на часы.

– Александр, можно я к вам приеду? – позвонила она Боревскому. – Что хотите буду делать, хоть машины мыть. Иначе я сойду с ума.

Два часа Алка отрабатывала управляемый вход в занос. Так красиво, как у аптеки, не получилось ни разу.

Впервые за долгое время Алка проснулась не по будильнику. Но продрав глаза, увидела время («Полдесятого! Проспала!»), вскочила – и тут же бухнулась обратно в постель.

Каникулы же.

Наступили внезапно. Обычно Алка ждала их, дни считала. А тут пришли – и не заметила.

Прислушалась: на кухне мама гремела кастрюлями. «Наверное, – подумала Алка, – надо пойти прогнать ее с кухни, пусть лежит. А я все приготовлю». Но вставать не стала. В конце концов, мама не маленькая. Раз готовит, значит, здоровье позволяет.