Фома не принял откровенности Мани и жестко оборвал ее:

– Я уже понял, что вы неординарная личность, также составил картину, как вы пошли спасаться от страшного мира под одеяло, но давайте все-таки ближе к теме, – говорил он это раздражительно и зло, на самом деле до него только сейчас стала доходить вся серьезность ситуации, которую он очень хотел перевести на фейк.

Маня, домашняя, комнатная девочка-женщина, которая даже в пробках уступала всем дорогу, а на работе была настолько правильная и порядочная, что коллега Лариска смеялась и подтрунивала над ней периодически, не выдержала и разревелась, громко и сильно. Так, как никогда в жизни не плакала, потому что леди не положено проявление таких сильных эмоций. Настоящая леди может плакать только дома в наглухо закрытой комнате, чтоб ни одна живая душа этого не видела, и то без особых истерик.

– Господи, как я устала, – закричала Маня, сопровождая все это диким ревом. – Не могу я так жить, решила лишь попробовать совсем немного изменить, переделать себя, а оно как все сразу навалилось. У меня столько событий за всю жизнь не происходило, сколько за последние два дня, – от обилия слез нос забился, и Маня начала шмыгать им как ребенок, вытирая слезы и сопли рукавом, окончательно профукав звание леди.

Писатель уже очень давно жил один, и он очень давно не видел женской истерики, Фома Навозов забыл, как себя вести в такой ситуации. Его мир, мир здорового бородатого сорокадвухлетнего мужчины был простым и понятным, разделенным на хорошо и плохо, на белое и черное. В нем не было места слезам, истерикам и спасению под одеялом. Нет, конечно, в его книгах было все: его герои жили в своем прекрасном восемнадцатом веке, они любили, готовы были умереть ради счастья, но это там, здесь он был уверен: ничего такого нет в помине, все человеческие чувства умерли, ушли в небытие вместе с чудесным восемнадцатым веком. Тогда почему же так жаль эту плачущую женщину, почему так хочется ее пожалеть, обнять и сказать, что все будет хорошо? Почему так щемит сердце, ведь Фома Навозов доподлинно знает, что это обман, он больше не подставит себя под удар, он выучил эту страшную аксиому навсегда: женщинам верить нельзя, он поклялся себе, что не оступится больше, не позволит им управлять собой, он поклялся сам себе – его больше никогда не убьют.

– Я подумала, – продолжала плакать Маня, – вот сейчас изменюсь, перестану быть приторно правильной, и жизнь моя станет яркой, интересной, – монолог она продолжала на одном дыхании, хозяин дома в это время молча встал и вышел из комнаты, видимо, ему это перестало быть интересным, не замечая отсутствия слушателя, Маня продолжала биться в истерике, и это уже становилось страшным.

Фома очень спокойно вошел в гостиную, неся в руках большое пластиковое ведро, доверху наполненное водой, и, не меняя выражение лица, вылил его Мане на голову.

– Не благодарите, – спокойно и грустно сказал он в полной тишине.

– Ну и козел вы, Фома, – беззлобно сказала Маня.

После того как Фома вылил на неё ведро воды, она сразу успокоилась и с любопытством наблюдала, как капает ледяная вода с волос на свитер. Инициатор внепланового душа спокойно бросил ей на диван огромный банный халат и скомандовал: