— Давай без лирики, — цежу сквозь сжатые зубы. — Ты вроде говорил, не беспредельщик. А через девчонку продавить пытаешься.

— Аааа, Север! Слабым себя почувствовал? Знаю. На хрен послать меня хочешь. Все знаю. Как тебе в глаза хочется мне сейчас ножичком своим вколоться. Провернуть до самого мозга, да? Только ты у меня на цепи, не я у тебя. На той цепи, что даже ты не прошибешь.

— Хрен знает, кто ты, сука. Но я найду. Ты понимать должен, время твое — минута. И ты на свете белом не один. Никто не один. Я ведь найду. И потроха выкручу. Если хоть пальцем сестру заденешь. Ты даже не представляешь, какие картинки я после устрою. Не во сне. Наяву их видеть и проживать будешь. Я же тебе быстро сдохнуть после не дам.

— Знаю, Север. Знаю. Но что-то пока ты меня не нашел? Такой могучий. Придет время, встретимся. Тогда решишь, убивать меня будешь или со мной рядом встанешь. И, Север. Кончай по схронам шариться. Все равно ни хера не найдешь. А на войну нарываешься. Уже нарвался. Ты мне еще живой нужен. Я всю империю с тобой к рукам приберу. А там решишь, когда дружки твои уже в земле гнить будут, с кем тебе по дороге. Или сестренкой и красавицей своей все-таки пожертвуешь? Гордо останешься на стороне друзей? Решай. И имей в виду. Я рядом. Я, считай, каждое слово твое слышу. Брякнешь что-нибудь о документах пока своим, — от сестры части получать начнешь. Все. Наслаждайся последними днями, в которых тебе кажется, что у тебя есть выбор. Отбой. Я наберу, когда документы будут у тебя.

Стакан сам лопается в руке, когда вплескиваю в него из новой отвороченой бутылки.

Херачу кулаком по столу, впечатываясь кожей в осколки, — и не перешибает.

Сбрасываю штаны, отправляюсь под ледяной душ, а жар, что в крови бурлит — ни хрена не проходит. Выжигает на хрен. Все легкие выжигает.

Я действовать привык.

Прогибать и смотреть врагу в глаза.

Идти всю жизнь нахрапом и заливаться хохотом в ответ на все угрозы. На пули, которые в тебя летят. На рваные раны, которые в животе твоем оставляют.

Всему в глаза привык смотреть. Первым вызов бросать и брать свое.

Всю жизнь.

И теперь, блядь, — будто марионеткой на ниточках долбанных себя ощущаю.

Пыльным мешком, который и может только валяться в углу и ждать, пока что-то случиться.

А я все шаги на десять вперед привык рассчитывать.

Сам схемы строить.

Действовать, блядь!

Ледяные струи только больше жара, больше ярости подливают. Будто котел переполняет. Еще немного и взорвет.

— Лютый, — набираю сразу же, как выходу из душа. — Хватит, отсиделись уже, пока я под подозрением был и полную власть принять не мог. Действовать пора. Уже.

Дан Лютый сжал зубы и, как бы ему не хотелось держаться всю собственную дальнейшую жизнь в стороне от всего того дерьма, с которого мы начинали, все-таки начал действовать.

Правильно и жестко. Так, как поступил бы сразу я или любой другой на нашем месте, если бы меня не подставили с этим ножевым Грача. Если бы не тень подозрения, которую на меня кинули, вполне сознательно, все так бы и было с самого начала.

Открытой войны не начали. Да и смысла нет.