Николай Петрович молчал. И вдруг Вике стало его жалко. Узнать такое о собственном сыне!

Она принужденно засмеялась:

– Поверили, Николай Петрович? Зря. На свои заработки я бы только собачью будку построила. Это я уж так… куражусь. Простите женщину, которую бросил муж. В моем положении чего только не сделаешь – и дом разломаешь, и соврешь.

Сергей молча положил руку поверх Викиной и пожал.

– Вот что я скажу тебе, Вика, – после очередной долгой паузы она снова услышала голос свекра, – бегать – это не выход. Закрыть дело я не могу, но об оправдательном приговоре похлопочу.

Дальше пошли короткие гудки.

– Добре, – сказал Дайнега. – О бывшем муже либо хорошо, либо ничего. Но ты же не послушаешь этого старого крокодила и не вернешься?

Вика покачала головой. Она не собиралась верить обещаниям свекра. Он никогда ее не любил, а после сегодняшнего разговора должен был просто возненавидеть. Ведь хуже всего люди относятся к свидетелям своей слабости и позора.

А еще Вике было очень стыдно перед Сергеем…

– Как я могла выйти за него замуж, – буркнула она.

Сергей многозначительно шевельнул бровью. Мол, он сделал все, что мог, чтобы этого не случилось.

– Бог с ним… Я буду за него молиться. Если он раскается, бог его простит, а если нет – жестоко накажет.

Дайнега улыбнулся:

– Вика, да бог его уже наказал!

– Как это, интересно?

– Он же без тебя остался. Такую женщину потерять!

Вика открыла хилую фанерную дверь и остановилась на пороге. Прихожая блока была завалена мешками и свертками.

Нейман обернулся, держа в каждой руке по кульку – один большой, другой маленький:

– Вика, подожди немного! Я паек получил, сейчас все разгребу и освобожу тебе пространство для готовки.

– Да-да, спасибо, – процедила она.

Может быть, Нейман и расходился с Серегой в политических или каких-нибудь иных взглядах, но в одном они были единодушны. Мы говорим – женщина, подразумеваем – кухня. И наоборот. Каждый день, освободив кухонный плацдарм, Нейман стучался в ее комнату: «Я закончил, можешь идти готовить». После таких слов неудобно было лежать на диване, и Вика, проклиная мужской шовинизм, занималась обедом, хотя прекрасно обошлась бы йогуртом и бутербродом. Кухня у них была «диффузного типа», как выражался Нейман, то есть помещение кухни как таковое отсутствовало, а функции пищеблока были справедливо поделены между комнатами, ванной и прихожей, где стояла электрическая двухконфорочная плитка.

– Не спешите, Владимир Валентинович, – буркнула она.

– Посмотри, может, что для себя возьмешь? Гречки или мяса? А то консерву какую-нибудь?

Она покачала головой.

– Посмотри, посмотри хозяйским взглядом. Бакалею мне просто девать некуда… Ого! – Владимир Валентинович выудил из груды мешков маленький пакетик. – Поневоле возникает вопрос: зачем людям, у которых в хозяйстве нет духовки, выдают столько сахару и дрожжей?

Вика засмеялась. Она по-прежнему стояла в дверном проеме, ожидая, пока Нейман расчистит ей путь.

– Как прошло ваше собрание очередников? – вежливо поинтересовалась она.

Нейман досадливо махнул рукой:

– Не спрашивай! Собрали, пересчитали, с тоской убедились, что мы никуда не исчезли, и распустили по домам. Сказали заново все справки делать – вдруг найдется какой-нибудь предлог выкинуть из очереди.