Главным требованием крестьян был раздел помещичьих земель. Претензии крестьян на землю находились в полном соответствии с их традиционными представлениями о «естественно-трудовом праве». Согласно этим представлениям, отмечали еще А. Герцен и Н. Чернышевский, право на землю, «представляло собой право на труд или право на существование»^>{408}. Это был совершенно особый вид права, указывали все, кто сталкивался с ним, от К. Кавелина до К. Победоносцева, совершенно неизвестный «римскому праву»^>{409}. Крестьяне считали захват помещичьих земель полностью законным, находящимся в рамках их традиционного права. «Стоит этим крестьянам увидеть, что землю продают отдельно, что ее сдают внаем и обрабатывают без них, как они начинают бунтовать все разом, крича, что у них отбирают их добро», — подтверждал А. де Кюстин еще в 1839 г.

Требования русских крестьян имели еще одну отличительную особенность, прямо противоположную общепринятым на Западе идеям индивидуализма: русские крестьяне добивались земли не для себя лично, а только через общину. М. Бакунин еще в 1873 г. обращал внимание на эту особенность: «В русском народе существуют в самых широких размерах те два первых элемента, на которые мы можем указать как на необходимые условия социальной революции… Первая и главная черта — это всенародное убеждение, что земля принадлежит народу… Вторая, столь же крупная черта, что право на пользование ею принадлежит не лицу, а целой общине…»^>{410}. М. Вебер в свою очередь отмечал, что «в сознании крестьян до сих пор сохранился своего рода “сельский коммунизм”, т.е. такой правовой порядок, согласно которому земля принадлежит совместно всей деревне»^>{411}. «Коммунистический характер крестьянского движения проявляется все яснее, поскольку он, — пояснял в 1905 г. М. Вебер, — коренится в характере аграрного строя… Со своей стороны власть делала все возможное, в течение столетий и в последнее время, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти <…> было глубоко укоренено еще в московском государстве…»^>{412}

Разгоравшийся «Русский бунт» был подавлен карательными мерами армией и казаками. Пример подавления приводил С. Витте: «Князь И. Оболенский, харьковский губернатор, лихо выдрал крестьян вверенной его попечению губернии. Тогда был лозунг: “Нужно драть, и все успокоится”, как впоследствии явился лозунг: “Нужно расстреливать, и все успокоится”. Одно из главных обвинений, до сих пор мне предъявляемых, это то, что я, будучи председателем совета, после 17 октября мало расстреливал и другим мешал этим заниматься. “Витте смутился, даже перепугался, мало расстреливал, вешал; кто не умеет проливать кровь, не должен занимать такие высокие посты”»^>{413}.

Но силовое подавление революции не решало проблемы продолжающегося разорения села, для предотвращения новой революции необходимы были реформы. О их необходимости и формах говорили уже давно. Например, Министр императорского двора И. Воронцов-Дашков писал еще Александру III: «Вот до чего дошла большая житница Европы. Оскудела она, бедная… Можно ли безнаказанно в течение столетия вкривь и вкось вспахивать землю, выжимая из нее все соки и ничего ей не возвращая; а это делается на всей надельной русской земле… Это будет продолжаться, пока не введется подворный земельный надел… не подлежащий отчуждению. Земля увидит, наконец, хозяина, благосостояние которого связано с ее обогащением…»