Однако Россия двигалась в прямо противоположном направлении: стремительный рост населения сопровождался деградацией производительных сил. Последнее являлось закономерным следствием традиционных, естественных мер борьбы крестьянства, с нарастающим давлением избыточного населения. Например, один из способов заключался в повышении трудоемкости работ за счет снижения их эффективности. А. Чаянов по этому поводу замечал, что для русских крестьян была важна не выработка (заработок), а занятость всех членов семьи. Так производство овса на одной десятине в 1924 г. в Волоколамском уезде занимает 22 рабочих дня и дает 46 рублей дохода. Лен требует 83 дня, дает доход 91 рубль. Тем не менее, крестьяне заменяют овес льном, что позволяет занять всех работников, хотя эффективность труда при этом снижается в два раза^>{929}.

Но основная проблема состояла в том, что революция, «черный передел» и рост населения привели к быстрому увеличению количества крестьянских дворов, по сравнению с довоенным периодом более чем на 30% к 1926 г., и соответственно сокращению их размеров. Последнее стало одной из основных причин резкого снижения эффективности товарного сельхозпроизводства. Данная закономерность, по словам исследователя деревни 1920-х гг. А. Хрящевой, заключалась в том, что: «благодаря особенностям мелкого хозяйства он (хлеб) при неблагоприятных условиях утилизируется в своем хозяйстве в порядке повышения норм потребления, накопления и откорма скота»^>{930}. Так и происходило. В связи с ростом населения среднедушевые посевы зерновых сократились на 9% и составили в 1928 г. всего 0,75 га. За счет некоторого роста урожайности производство зерна на душу сельского населения выросло до 570 кг. При этом заметно возросло поголовье скота — до 60 голов крупного рогатого скота на 100 га пашни в 1928 г. против 55 в 1913 г. Больше стало и птицы. На их прокорм в 1928 г. расходовалось почти 32% зерна. Конечно, питание крестьян заметно улучшилось, но товарное производство зерна сократилось более чем вдвое и составило 48,4% от уровня 1913 г.^>{931}

В этот же период начался и исход крестьян в города, что сразу отразилось на уровне регистрируемой безработицы. 

Относительно скромные цифры зарегистрированной безработицы в СССР являлись лишь вершиной айсберга страны, в которой более 80% населения жило в деревне. С. Булгаков в этой связи замечал: «Резервуар избыточного населения помещается, прежде всего, в деревне… и является по своему непосредственному выражению аграрным перенаселением»^>{933}. Именно там скрывалась основная масса «лишних рук». О их количестве дает представление тот факт, что в большинстве сельхозпроизводящих районов в 1925/26 гг. всего на 11% хозяйств приходилось 76% всех товарных излишков^>{934}. Производительность труда в мелких хозяйствах была в среднем в 4 раза ниже, чем в крупных[89]. Мелкие едва выживали за счет своего полунатурального хозяйства.

Л. Лубны — Герцык уже в 1923 г. только по 4 районам СССР определял избыточность аграрного населения в 7–10 млн. чел. По данным Госплана УССР численность избыточного населения только одной Украины в 1925 г. составляла 6–7 млн. чел