Землевладелец решал, можно ли выгонять скот для выпаса из внутренней части деревни наружу, в форст, давал разрешение на закладку в форстах лугов. Такие луга (Forstwiesen) известны вблизи Мюнхена: на небольших вырубленных полянах крестьянам из окрестных деревень дозволялось косить траву. В других местах такие участки назывались «лесные луга» (Gehölzwiesen). Некоторые землевладельцы разрешали расчищать в форстах общинные поля для временного пользования. Об этом уже упоминалось ранее в связи с прусским шеффельным хозяйством.

Был и такой вид лесопользования, право на который землевладельцы, как правило, оставляли за собой: охота[64]. Можно предположить, что к охоте относится понятие Wildbann – «заказник», синоним слова Forst, однако wild («дикий») в этом слове связано не с дичью, водящейся в лесу, а с понятием Wildnis, «диких мест», то есть того состояния, в котором находился этот лес до начала внутренней колонизации. Многие князья были (да и сейчас остаются) страстными охотниками, дворцы и замки гордятся своими охотничьими трофеями. Нет такого музея – бывшего замка или дворца, в котором бы их не было. В позднем Средневековье некоторые замки были перестроены в охотничьи дворцы, другие же дворцы строили специально рядом с форстами. Один из старейших охотничьих дворцов – уже упомянутый Кастель дель Монте, хотя находится и не в лесу, однако явно служил определенной цели. Может быть, там просвещенный кайзер Фридрих II Гогенштауфен «изобрел» тот стиль жизни, который хотя и не служил укреплению королевской власти, однако обеспечивал успешность цивилизации?

Но непосредственным следствием интереса знати к охоте было нечто другое. Двойное лесопользование, – с одной стороны, князья с их правом на охоту, с другой стороны, крестьяне – порождало постоянные конфликты. Охота проводится не совсем в лесу, но скорее со стороны опушек: охотник ждет в засаде на краю леса, откуда ему хорошо видны окрестности. Животные, на которых охотятся, тоже не совсем «лесные»: хотя они и заходят в лесные укрытия, однако куда охотнее кормятся на хлебных полях. Когда Центральная Европа представляла собой сплошную лесную территорию, там почти не было косуль и зайцев; эти виды стали массовыми именно в культурном ландшафте с его мозаикой леса и открытых, богатых кормом для дичи пространств. Охота была светским мероприятием и проводилась с большим размахом, обычно собиралась большая группа егерей и загонщиков со свитой и сопровождением, на лошадях, с собаками. Толпы всадников и собачьих свор мчались напролом по полям и лугам, не обращая ни малейшего внимания на наносимый ими ущерб. Вдобавок в качестве загонщиков часто должны были выступать сами крестьяне, невольно участвуя в разорении собственных угодий. Кроме того, благородные охотники часто увлекались разведением животных специально для охоты, так что численность дичи во многих форстах заметно возрастала. Тогда на полях кормилось еще больше животных, а охота, организуемая каждые несколько лет, принимала и вовсе грандиозные масштабы, ведь в штреку