Средневековые деревни теряли экономическую автономность. Излишки продукции по торговым путям отправляли туда, где их не хватало. За устройство, поддержание и безопасность торговых путей отвечали землевладельцы. Они вкладывали в это немалые средства. По берегам рек и вдоль крупных дальних дорог, проходивших через горы или небезопасные лесные массивы, вырастали укрепленные замки. Они давали защиту путешественникам и перевозимым товарам, поддерживая тем самым колонизацию. Первоначальный смысл этих сооружений через какое-то время позабылся; некоторые из них были перестроены во дворцы, другие ушли в забвение, потому что дороги, на которых они стояли, утратили значение главных проезжих путей. Но исходно они строились как реальные и символические крепости для защиты от лесных дикарей. Такими были замки на Рейне, Дунае, Эльбе, Неккаре и Мозеле, в Гарце и Шварцвальде. Такими же были крепости в финских лесах. Ту же роль играли и форты американского Дикого Запада.

На протяжении Средних веков поселения со всем, что лежало «внутри» них, то разрастались за счет находящихся «снаружи» лесов, то вновь сокращались. Этот процесс, если смотреть с высоты птичьего полета и в ускоренном темпе, можно сравнить с пульсирующим движением амебы. Однако помимо разницы в размерах можно заметить еще одно существенное различие: хотя внешний край амебы постоянно меняется, сама граница его никогда не теряет четкости. Граница же общинных земель всегда была размытой. Когда крестьяне продвигались, отодвигая лес, проведенная ими линия существовала недолго – лес пытался «отвоевать» отнятое пространство, нарушая установленную людьми черту.

Леса, в которых возникали сельские оседлые поселения и которые после этого продолжали вырубать их жители, в раннем Средневековье считались res nullius (бесхозными). Однако в цивилизованном государственном образовании не могло быть «ничьих» земель. Так что право верховной власти над этими территориями взяла на себя знать. Бесхозные леса таким образом стали собственностью Империи; первыми владельцами многих лесов Центральной и Западной Европы были франкские короли.

Обретя владельцев, леса получили и собственный правовой статус, и специальное обозначение: лес, находящийся во владении знатного господина, получил название «форст» (Forst)[60]. Немецкое слово Forst хотя и происходит, как и французское foret, и английское forest от латинского понятия forestis, однако же в Древнем Риме его, очевидно, не знали, как не знали и самого явления лесов в господском владении; forestis – это языковое (и правовое) новообразование, возникшее в VII веке н. э. Происходит оно, возможно, от латинского foris (снаружи), то есть могло обозначать территории, не входящие в частную собственность крестьян. К форстам не обязательно относились только леса, могли входить в них и пастбища, и даже то, что мы бы сегодня назвали лугами и пустошами (Heide). Ведь и форсты, и пустоши с точки зрения средневекового права находились «снаружи» от крестьянских пределов. Действительно ли