– Так я и нашла! – она подбородком указала на маленького зверолюдика. – Вернее, ты мне работу принесла. Помогать таким чистым душам – и есть мое благословение. А на испорченных страстями и мытарствами взрослых я уже нагляделась. Лет восемьсот прошло с тех пор, как вы мне все окончательно осточертели – со своим тщеславием, замашками, пустыми метаниями и глупостями. Вот и ты сделай одолжение доброй бабуле – заткнись.
Однако ж у меня непроизвольно вырвалось:
– Сколько?.. Вы здесь живете восемьсот лет?!
– Нет, конечно. Здесь – примерно полвека. И отсюда уйду, когда деревенские обнаглеют и очередью побегут ко мне со своими хворями. Таких мест на белом свете много, до конца моих дней точно хватит. Если заткнуться не можешь – пой. Ребенку плохо, а пока я готовлю заклятия, пусть он хотя бы на материной песне продержится.
– Так я же не мать… – я посмотрела на Сегора, который очень вяло шевелил здоровой ручкой.
Ведьма на меня рявкнула:
– Ты здесь видишь других кандидаток, идиотка? Пой, говорю. А коли сдохнет чадо во время твоего воя – на твою вину и запишу!
Я послушно подошла к углу кровати, села на пол, сжала рукой малюсенькую ножку и затянула колыбельную из любимых песен своей старой няньки. Кажется, ребенок даже не прислушивался, но я старалась как могла. И на самом деле вкладывала душу в простые строчки. Когда песня закончилась, а другой я не вспомнила, затянула молитву богине – и в какой-то момент на глаза навернулись слезы жалости. Ну не могут боги забрать ребенка к себе, если дали ему второй шанс, подослав меня. Хотя Сегор даже ручкой двигать перестал – затих с открытыми глазами в каком-то немыслимо страшном образе.
Зельта грубо пихнула меня в плечо, отодвигая, и теперь сама склонилась над младенцем. Она мазала ему губы травяной смесью, шептала заклинания, сжимала вывихнутое плечико, зачем-то ругалась на ребенка очень некрасивыми словами, а потом повторяла все это по кругу. Я отползла к углу комнаты, чтобы ей не мешать. Но монотонные речитативы убаюкивали хлеще усталости, потому я прикрыла глаза, подтянула колени к груди и позволила себе задремать. Да только сразу вслед за сладкой дремой провалилась в глубокий сон.
Проснулась уже засветло – и не сразу поняла, от чего именно. А стоило осознать, как я подскочила на ноги и едва не закричала от огромного счастья. Зельта притом даже не пошевелилась – она удобно улеглась на своей постели и теперь самодовольно похрапывала, а зверолюдика уложила себе под бок, слегка придерживая рукой. Он не будил ее тем, что постоянно сучил ножками и истошно орал, требуя то ли укрыть его теплым одеялом, то ли накормить. Так надрывался, что все личико побагровело, а беззубый рот открывался все шире.
– Плачет… он плачет! – я не могла выразить своего счастья. – Оклемался, малыш? Теперь и от мира начал что-то требовать!
Я протянула руки, чтобы взять его и дать возможность Зельте хорошенько выспаться, но почему-то именно от моего движения ведьма сразу открыла глаза и хищно уставилась на меня.
– Ты еще здесь? – спросила бодро. – Радость-то какая. Тащи молоко, подкидыша твоего от истощения надо спасать. Да куда ты льешь, он же захлебнется! Вот уж напасть на меня свалилась… Подержи крикуна, я сама. В первые недели будешь разводить молоко этим отваром – он силы ему придаст. Дня два еще присмотрю, чтобы точно было все в порядке, а потом валите на все четыре стороны.