Но он даже не шелохнулся:
– Теперь ты мне приказываешь, Айса? И куда ты поедешь?
– Наверное, домой… – я не была ни в чем уверена, кроме как в своей догадке.
Настоятель даже в такой момент не позволил мне увидеть Майера и поцеловать его в щеку на прощание. Я понимала, что могу его больше никогда не встретить. Но его излечение, такое уже близкое к завершению, подобной нежностью разрушить не имела права. И уже через час я скакала на юг, стремясь быстрее увеличить расстояние от храма.
Мне повезло, что зима не спешила наступать, а недалекие горы скрывали эту местность от пронизывающих ветров. Ночами я разводила магический костер, поджаривала подстреленного зайца, окружала небольшой полосой огня пространство от хищников и пока прекрасно справлялась с тяготами походной жизни, с которой настолько близко мне знакомиться еще не приходилось. Однако понимала, что должна добраться до родного княжества до наступления настоящих морозов. Там демоны пусть меня и ищут – имельцы как раз к их атакам двести лет готовились.
Селений я избегала, но случайно наткнулась на совсем крохотную деревеньку. Вот только подъехав чуть ближе, поняла, что опоздала кого-то там застать живым. Несколько домиков были сожжены. И я не смогла заставить себя проскакать мимо, не проверив, остался ли там кто живой.
Но нет, в недавнем поселении теперь царила мертвая тишина. Я спешилась, подошла к обугленному остову, прижала ладонь – убедилась, что он едва заметно теплый. То есть демоны могли уехать отсюда всего несколько часов назад. Я повела лошадку дальше, на обочине тропинки рассмотрела труп зверолюдки. Стрела прошила бедняжке голову – вероятно, женщина пыталась сбежать со своей бесценной ношей. Она все еще прижимала мертвой рукой младенца, который будто спал теперь под ее боком. Я нервно сглотнула и послала всем воинам Зохара проклятия. Больше не видела тел, но пройдя почти за дом, остановилась. Ноги сами замерли на полушаге, а голова неуместно подключилась к осознанию увиденной страшной картины.
Несчастная зверолюдка умерла от стрелы, когда убегала, младенца несла в руках, а потом рухнула замертво, но стрела убила только ее… Я скривилась, словно саму себя убеждала прекратить об этом думать, но ноги развернулись и пошагали обратно к телу. Надо было убедиться. Чтобы до конца жизни никогда не задавать себе этого вопроса – надо было убедиться наверняка. Я присела, отодвинула стылую руку матери и прижала пальцы ко лбу ребенка. Показалось, что он холодный, но через миг после моего прикосновения слабо пошевелился. Я выпрямилась и чертыхнулась на всю округу. Живой! Этот малюсенький зверолюдик живой, хотя пролежал на холодной земле неизвестно сколько времени! А мне в сложной дороге такие попутчики никак не нужны – оба погибнем. Я взвыла, обругала себя, но распахнула плащ, расстегнула кожаный жилет и прижала младенца к животу, чтобы он быстрее согрелся от моего тепла.
Через некоторое время шевелиться он начал бойко, но все еще не плакал от боли или холода – вероятно, пока силенок на это не хватало. А чем мне его кормить прикажете? Ребенок этот за первые полчаса нашего знакомства услышал столько бранных слов, сколько ни одна добрая мать перед чадом за всю жизнь не выскажет. Но мне можно – я не мать. Сооружая удобную перевязь через плечо, чтобы уложить его туда, я высказывала свои претензии ему: