Я с трудом сел на матрасе, а Востов закрыл за ними дверь. Этот жалкий мерзавец так привык, что я не сопротивляюсь, что теперь ему казалось, будто он здесь главный.

Но он не понимал, что я отправился на это задание, готовый погибнуть. В моей летной форме даже была пилюля для самоубийства. Другие парни считали все это шуткой, но только не я.

Всякий раз, надевая высотно-компенсирующий костюм и садясь в малюсенькую кабину, я понимал, что любое задание может стать последним. Я также понимал, что если попаду в плен на вражеской территории, у меня будет лишь одна задача – удостовериться, что военные тайны, которые могут стоить жизни американцам, не попадут в руки противника.

Некоторым ребятам было тяжело это сознавать. Но только не мне. Я готов был без раздумий отдать свою жизнь. Я понял это в тот день, когда купался голышом с Джули Коннер. «Билли, – сказал я себе тогда, – это лучший день в твоей жизни. Все, что будет дальше, второсортно».

Востов хрустнул здоровенными костяшками и подошел ко мне.

Он не заметил, что я сунул руки в щель между матрасом и стеной, где лежала та самая ложка, которой я выцарапывал созданный нами с Пинем код, та самая ложка, у которой я отломал черпало, чтобы удобнее было царапать острым концом по бетону.

Востов прижал мою голову к стене, приготовившись нанести удар. Когда он занес руку, я выбросил кулак с заточкой и всадил ее ему прямо в почку.

Вытаращив глаза, он попытался осознать произошедшее. Я ударил его в шею, и он покачнулся. Рукоятка ложки выскользнула у меня из руки, когда он навалился на противоположную стену.

Он попытался зажать рану. По его пальцам потекла теплая кровь.

Я поднялся на ноги, из-за выплеска адреналина не чувствуя собственной боли. Востов замахал свободной рукой, пытаясь помешать мне достать у него из кармана ключ.

Окровавленной рукой он схватил меня за лицо, но я ее сбросил. Его сердце не справлялось с резко возросшей нагрузкой.

У меня не было ни единого шанса сбежать, но побег я и не планировал. Я планировал совершить самоубийство – погибнуть от рук солдат советской армии.

Когда мою безымянную звезду установят на мемориал в штаб-квартире ЦРУ, пусть это будет напоминанием о том, что я погиб при попытке побега, а не о том, что замерз до смерти или разболтал хоть что-то, чтобы меня обменяли на какого-нибудь советского шпиона.

Я нашел ключ от камеры и приготовился выскочить в коридор и сцепиться с первым же встречным – может, даже выхватить у него автомат, как сделал Пинь, и забрать хоть кого-то с собой на тот свет.

Пинь… Может, он захотел бы принять участие в этой самоубийственной миссии? Или же он полагал, что командование в Пекине в любом случае его на кого-то обменяет, а потому не стоит и рисковать? Стоило ли спросить его? Почему бы нет?

Я простучал серию ударов, которыми обозначил себя, его, «дверь» и «двигаться».

Последовала долгая пауза – может, она продолжалась всего пять секунд, но мне показалось, что я прождал целый день. Затем: звякзвяк.

Да.

Затем последовало странное. Пинь простучал, что его друзья спасут нас, если я его вытащу.