Волоков не взял и сказал Виченцо Пилески:

— Ну, заряжай.

Снова прибежал Рудермаер, они стали вдвоем заряжать оружие.

— Сыпь больше, — говорил мастер аптекарю тихо, — оба раза не долетело.

— Разорвет, боюсь, — отвечал тот.

— Не разорвет, сыпь больше.

— Не сыпь больше, — произнес солдат, ему самому хотелось попробовать, — сыпь как в прошлый раз. Я сам выстрелю.

Мастер и аптекарь посмотрели на него с удивлением и продолжили.

Теперь целился солдат, он учел расстояние, взял угол больше чем Скарафаджо, все рассчитал, ну, насколько мог верно, а рядом, с тлеющим фитилем в руках стоял аптекарь. Ждал приказа.

— Пали, — скомандовал Волков.

Тот поднес фитиль.

ФФссШшППаххх.

К грохоту солдат был готов, а вот сильного удара в плечо не ожидал. Пока он отходил от боли в плече, да пока рассеивался дым, Еган уже проорал радостно:

— Попали, господин.

— Пробил? — орал Роха.

— Кажется, пробил, — негромко сказал Пилески.

А вот солдату не казалось, он и сам видел, что кираса пробита. Рудермаер вытряс из кирасы землю и камни и торжественно нес ее хозяину. Принес.

Роха отнял кирасу у него, ковырял пальцем дыру:

— Прямо на ребре пробило, я говорил тебе Фолькоф, а ты не верил. Ну, кто оказался прав?

— Ты бы стрелять поучился лучше, — отвечал солдат чуть раздраженно.

Да, он был раздражен, а еще он был удивлен… и даже подавлен. Да именно подавлен. Случилось что-то невообразимое, о чем он и думать не мог. Случилось то, что рушило его мир. Мир крепких лат, сильных арбалетов, алебард и пик. Теперь весь этот размашисто перечеркивало, какое ни будь хлипкое ничтожество с мускеттой в руках. Да еще этот Роха тряс перед ним дырявой кирасой, радостно вопрошая:

— Знаешь что это? Знаешь?

— Моя кираса, — ответил Волков зло.

— Нет, это не твоя кираса.

— А что же это?

— Твоя серебряная посуда, дорогие кони и дом с холопами? — говорил Скарафаджо радостно.

— Да? — все еще раздражался солдат. — Прямо дом с холопами?

— Это само собой, но я сейчас о другом. Друг мой, Фолькоф, я держу в руках смерть благородных. Им конец, больше они не смогут прятаться за своими дорогими доспехами. Понимаешь? Это их конец. И конец этой сволочи из Хайланда, что слезают со своих гор. Теперь вся эта горская сволочь уже не будет кичиться своими латами, которые стоят сорок коров. И эти имперские ландскнехты тоже спесь поубавят. Понимаешь?

Солдат прекрасно понимал это и от души хотел дать Рохе в морду.

— Ты же сам болтал, что ты идальго, — зло сказал Волков, — говорил, что у вас в терции каждый четвертый идальго.

— Все наши идальго, и я в том числе, идут в терцию как простолюдины, потому что на коня и доспехи денег нет. А теперь и здешние благородные будут не важнее, чем нищий идальго. Понимаешь о чем я? Эта штука всех уровняет.

Он продолжал трясти кирасой. Солдат грубо вырвал ее из рук Скарафаджо и сунул ее Рудермаеру:

— Заделаешь дыру, и что б красиво было.

Тот молча кивнул, забирая кирасу. А солдат вырвал из рук аптекаря кожаный мешочек с порохом, пошел хромая к коню.

Роха, запрыгал на своей деревяшке за ним:

— Ну, что будешь делать? Давай решай, дело верное. Ты не прогадаешь. Мы эти мушкеты будем продавать сотнями.