Утром нам принесли завтрак. Во дворе дома я заметил одну из тех женщин, которая была в ту новогоднюю ночь рядом с Дудаевым. Вскоре появился мрачный верзила, а за ним и сам Джаниев:
– Решено выслать вас обоих за пределы Чеченской республики Ичкерия. И чтобы вы больше никогда не появлялись на ее территории! Особенно ты! – ткнул он мне в лицо пальцем.
Нам вернули паспорта и деньги и посадили в машину. Я попытался заговорить о нашей аппаратуре и личных вещах. В ответ военный прокурор сильно хлопнул дверью машины и резко махнул водителю. В общем, он был прав: какая на фиг аппаратура, после отмены расстрела надо быстро делать ноги.
Нас высадили за селом Гехи-Чу, чтобы дальше добирались своим ходом. Однако я не намерен был сдаваться. Отправив Илью из аэропорта Нальчика в Москву, я вернулся в Чечню искать, что называется, правду и вернуть изъятую камеру с личными вещами. Конечно, это было полным безрассудством, но я впал в слепой азарт, считал, что с нами обошлись несправедливо, дерзко и унизительно. Я рассчитывал встретиться с Дудаевым, объясниться с ним, и даже если и не заставить этих людей извиниться, то хотя бы вернуть личные вещи и аппаратуру, что по моему представлению было равнозначно извинению. Мне казалось, что одно дело потерять технику на съемках боя какого-нибудь или заварушки и совсем другое, когда у тебя ее просто отняли и ты вернулся в редакцию без нее, как боец без табельного оружия… Одним словом, меня взяли в Урус-Мартане и увезли куда-то на запад. В одном из предгорных сел (позже выяснилось, что это Рошни-Чу) посадили под домашний арест и велели не высовывать носа за ворота. Так началось мое двухнедельное заточение.
Небольшой саманный дом, рядом – большой кирпичный, широкий двор с навесом, высокие ворота. Мне велели расположиться на диване в одной из комнат большого дома. В первые дни со мной вообще никто не общался. Ходили разные, чаще всего вооруженные люди, садились рядом и разговаривали о чем-то своем, на меня почти не обращали внимания – так, зададут пару дежурных вопросов о жизни в Москве. По всей видимости, все домочадцы и приходящие в гости были в курсе моей истории и не испытывали ко мне особого интереса, будто и не жилец я вовсе.
Но вот наконец появился хозяин дома, лет 45, с беззлобным лицом, обросший, в дешевом камуфляже со «стечкиным» на поясе. Похоже, вернулся то ли с рейда, то ли с длительного дежурства в засаде. Неожиданно улыбнулся мне и представился:
– Меня зовут Доку. Мои ребята все рассказали про тебя. Я видел тебя по телевизору. Что же это ты, Ильяс, нашего президента обижаешь. Он к тебе с доверием, а ты… Ладно, разберемся. А пока поживи у меня. В моем доме можешь никого не бояться. Но попытаешься сбежать – пеняй на себя! – строго завершил хозяин.
Что означало «разберемся», осталось непонятным и повисло в воздухе еще на несколько дней. Доку исчез, но относиться ко мне стали заметно лучше, кормить стали сытнее и разрешили прогуливаться во дворе. В доме или поблизости все время находился один или несколько вооруженных людей. Они то спали сутки напролет, то возились с чем-то по хозяйству и нередко оставляли свои автоматы прямо у меня в комнате. Вначале я удивился этому и, подумав, что пытаются провоцировать, проверил, заряженные ли они. Автоматы с подствольниками были заряжены «под завязку» – стреляй не хочу.