– Но, несмотря даже на это, встречаются особо упертые особи, которые не желают поработать на благо. С такими приходится расставаться. Мне кажется, этот конь как раз из таких. А у нас такой недостаток в белковой пище…

И Кипер облизнулся еще раз.

– Я думаю…

Тут Игги заржал по-особому жалостно и стал бить копытами.

– Сказки, говорите? – спросил Зимин. – Ну, пусть будут сказки.

Зимин сидел в кресле на высоком помосте посреди картофельной площади и вспоминал передачу, виденную им на одном научпопканале. Там говорилось, что подобные состязания были характерны для многих древних народностей. Сказка раньше была единственным развлечением, и на ежегодных ярмарках устраивались не только состязания кулачных бойцов, но и состязания сказочников. Правда, проигравшего там не съедали. Победитель получал корову, проигравший получал по холке.

Времена прошли, мало что изменилось, думал Зимин.

Напротив Зимина в таком же кресле сидел главный гоблин Кипер. Он оказался из рода того самого Урриса и являлся основным сказочником поселения и в случае победы получал всегда самое вкусное – желудок проигравшего. Между Зиминым и Кипером стоял шахматный столик с часами. На каждую сказку отпускалось по полчаса, перерыв должен был быть не более двух минут, на это имелся секундант. Секундант объяснил правила.

Сказки должны быть непохожие.

Сказки должны быть интересные.

Чтобы придать состязанию интерес, сказочники должны были стоять на метровых клиньях.

– А то был случай, попался к нам один, философ какой-то, три дня сказки рассказывал, позасыпали уже все. Теперь проще: кто со столба свалится – тот и проиграл.

Вокруг картофельного поля собралась вся крепость. Гоблины расселись на земле и в ожидании потехи ругались, играли в кости и выкусывали друг у друга блох. Привели даже Игги, как основной предмет спора.

– Покажу я вам сказки, – бормотал Зимин. – Обрыдаетесь все, сволочи…

Сказочный опыт Зимина был невелик. В пятом классе у них была учительница рисования, Лира Акимовна. Чтобы дети ходили на все ее уроки, она рассказывала им сказки, добиваясь тем самым стопроцентной посещаемости. Но ее все равно потом выгнали.

Сказки были интересные, необычные, разные. Это были малоизвестные афанасьевские истории про Ивана-Бычьего-сына или про Правду с Кривдой, сказки, где герои сидят на печи-самобранке, разбрасываются глазами или залазят на небо по бобовому стеблю. И это были жуткие истории в стиле Г.Х. Андерсена, от которых хочется спрятаться или сказать «чо за фигня». Это были дремучие чукотские сказки, про то, как морж Анапалахен сожрал солнце и от этого, дурак, лопнул. Это были пыльные узбекские истории про дэвов в золотых башнях и батыров со ртом на затылке и открепляющимися пальцами. Это были негритянские байки про коммерчески успешного Brother Rabbit и коммерчески провального Brother Reynard [53]. Это были неприличные арабские сказки, где все женщины изменяют мужьям с эбеновыми эфиопами, а мужей отправляют строить алмазные дворцы или грабить караваны, но в конце всегда наступает новая ночь. Это были австралийские сказки, про то как Сломанный Клык возвращается к Рыжему Кенгуру, и канадские сказки про обитающего в лесах разрывателя лосей виндиго и хитрого лесоруба Поля Баньяна. Это были японские сказки про Годжиру, похожего на бурого кота-переростка, он спит тысячу лет, просыпается и погибает непременно в жерле вулкана. Это были болгарские сказки, от которых пахнет лечо, и это были индейские сказки, от которых пахнет трубкой мира и свежими мокасинами. Это были немецкие сказки про веселого Рюбецаля и французские вральни про скотского Рейнеке-Лиса. Это были пугающие истории карпатских рудокопов и это был мутный финский эпос про сотворение мира из экскрементов. И баллады про Робин Гуда.