И Лора, и Август теперь мертвы.

Так вам и надо, сучки.

Впервые за последние несколько часов я думаю о Лоре и Август без всякого сожаления. И дело не в том, что не я первый начал. Дело в том, что именно такой участи они и заслуживали. Август чуть меньше, Лора чуть больше, в любом случае – их смерть ничто по сравнению с рекламой часов и кожаных органайзеров на правой журнальной странице. От того, что откинулись две стриженые идиотки, никто не прекратит выпуск кожаных органайзеров и часов, даже производство шнурков для кроссовок не остановится. Вот если бы разом запропали, завернули боты, двинули кони, почтительно предстали перед Всевышним все часы и кожаные органайзеры – это да, это была бы трагедия. Тоже самое касается шнурков и прочего дерьма, и галстуки входят в список. Галстук Брэндона – вот единственное, что я бы прихватил, не в память о Лоре. В память о знакомстве с Тинатин. Галстук Брэндона – с него-то все и началось.

Не будь этого галстука – еще неизвестно, обратила бы на меня внимание Тинатин.

Не будь этого галстука – еще неизвестно, валялся бы я сейчас в джакузи. В шведском доме соплячки и Анны Брейнсдофер-Пайпер. Их дом не очень-то понравился мне, каждая комната в нем похожа на часть экспозиции выставки «Современный дизайн», на отдел сраного магазина «IKEA». Все свечи в доме Анны самодостаточны, все вазы исполнены снобизма, все рамки для фотографий непомерно раздулись от чувства собственного превосходства. Дом Анны, так же, как и дом Август, похож на мечту, на сон среднестатистического тамагочи о долгой счастливой жизни в пампасах общества потребления. На еще одну вариацию сна и мечты. Для отстрела банковских кредитов используются разрывные пули.

Комната соплячки – одно из немногих мест в доме, которое по-настоящему утешило меня. Свечей в ней нет, нет и рамок для фотографий. Вместо них – постеры с Земфирой, кое-как прикрепленные к стенам обыкновенными канцелярскими кнопками. Я насчитал целый десяток постеров, на трех из них Земфира похожа на Август, на двух – на Лору, и ни на одном – на Билли. Диван, музыкальный центр, телевизор, письменный стол с компьютером, встроенные шкафы со шмотками, два стула и кресло – вот и вся обстановка.

В комнате соплячки царит чудовищное запустение, настоящее болото, в котором и призван жить лягушонок. Ничего удивительного. Стол, диван и подлокотники кресла заставлены грязной заплесневевшей посудой, едва ли не в ней валяются трусы, носки, рваные банданы, выдавленные тюбики из-под зубной пасты, выпотрошенные пачки из-под прокладок. Вещи посолиднее сброшены прямо на пол, мне с трудом удается протиснуться между грудами джинсов, блузок, свитеров и футболок; ни одной юбки, очевидно, юбки соплячка не признает.

– Располагайся, Дэн, – говорит соплячка.

– Ничего, я постою.

– Да ладно тебе. Сейчас приберем местечко.

– А блохи на меня не попрыгают? – осторожно интересуюсь я.

– Ха-ха! Ты смешной, Дэн!

– Когда ты вернешь мне паспорт?

– Я верну, верну… Только позже. Ты ведь еще не побыл моим дружком… по-настоящему.

Неизвестно, какой именно смысл в выражение «побыть дружком по-настоящему» вкладывает соплячка. Скорее всего – «отсосать бесплатно» или «перепихнуться», желательно на глазах у Анны Брейнсдофер-Пайпер, желательно – поблизости от губ Анны Брейнсдофер-Пайпер. И желательно взять губы Анны тепленькими, сонными; и желательно – застать их врасплох, когда они лишены защитного слоя темно-вишневой помады. Я очень надеюсь, что до этого дело не дойдет.