— То, что надо, узнал?
— Вот ты о чем? — Тон наместника сразу же изменился, что, естественно, не уклонилось от слуха боярина. — Знаешь, Всеволод Михайлович, бросил бы ты эту затею. У власти ныне грозный царь, хоть и молодой еще. Прознает он про заговор насчет клада, всех в пыточную избу, а из нее на плаху отправит, смертью накажет за такую измену.
Воронов подошел вплотную к наместнику и спросил:
— Ты струсил, Борис Владимирович, да?
— Как-то нет у меня особого желания подыхать.
— Значит ли это, что ты решил уйти в сторону?
— Да, Всеволод Михайлович. Ты уж не гневись, но не по мне эти игрища.
— Ты вчера с князем Дмитрием Ивановичем виделся?
— Виделся. Он отряд из Москвы ждет. К сокровищам охрана приставлена, все разложено по коробам, икона отдельно хранится.
— Надеюсь, ты ничего не сказал ему о нашем замысле?
— Окстись, Всеволод Михайлович! Ты что же, за последнего подлеца меня принимаешь? В деле участвовать не буду, но и слова о нем никому не скажу. Клянусь в том! — Он вытащил из рубахи нательный крест, поцеловал его.
— Смотри, Борис Владимирович. И помни, коли язык развяжешь, то и себе весьма худо сделаешь.
— Я все хорошо понимаю.
— Нет, ты послушай меня. Слово лишнее скажешь, сорвешь дело, а в пыточную избу все одно отправишься. А потом и на плаху вместе со всеми. Потому как я непременно сообщником тебя выставлю. Да ты таков и есть.
Наместник покачал головой.
— Зачем грозишь, боярин? Сказал же, никому ни слова. Мало тебе того?
— Теперь в самый раз. И покуда дело не закончим, в Тверь не езди.
— С чего это? Там моя семья.
— Потерпишь. А соскучишься, так пусть жена с сыном к тебе возвращаются.
— А коли князь Микулинский меня вызовет?
— Ему не до тебя. А коли вызовет, то не поспешай, сначала заезжай в Дубино.
— Не кажется ли тебе, боярин, что ты перегибаешь палку?
— А что мне делать, Борис Владимирович, когда люди, считавшиеся надежными, в последнее мгновение по норам, как крысы, прячутся? Приходится меры принимать. Я все сказал. Не провожай меня!
Раздраженный боярин покинул городок, но не отправился прямо в село, а обогнул озеро и заехал в Вербеж с другой стороны. Он остановился у ворот подворья купца Тучко.
Слуга проводил боярина в просторный дом.
Тучко поприветствовал Воронова и спросил:
— А чего ты такой смурной, Всеволод Михайлович?
— Будешь смурным! Заезжал я к Коновалову, тот отказался участвовать в деле.
— Как? — растерялся купец. — В последний миг?
— Да, испугался.
— Это очень худо, Всеволод Михайлович.
— Без тебя знаю. Ко мне приехал названый братец Меченого. Сегодня он должен о встрече договориться. А тут Коновалов назад сдает.
— То, что он на попятную пошел, не беда. Опасность в том, что он действительно может сдать всех нас. Не сейчас, после, когда клад у нас будет. А еще хуже, если до того. Тогда наместник отмоется, а нас всех потопит.
Воронов поднялся с лавки, на которую его усадил купец, прошел через горницу к окну, поглядел на улицу и спросил:
— Что предлагаешь, Петр Андреевич?
— У нас, боярин, выход один. Убрать наместника.
— Ты подумал, что сказал? Наместник — это тебе не холоп и не ремесленник, даже не купец. Тут большой шум будет.