Выломать палку получилось. Можжевельник отдал старый полусухой отствольник, крепкий, с живой жилкой в самой сердцевине. Для ведуньиной клюки – в самый раз.

Поклонившись кусту, поблагодарив его, тщательно залечив рану от среза и напитав землю под корнями щедрого можжевельника так, что расти ему теперь ещё добрых полвека, – Анея вернулась к старухе.

Верея Велиславна так и сидела, держа на руках неподвижную соколицу.

Зорька – сразу поняла молодая ведунья – была не жива и не мертва. Великое чародейство сотворила старая ведьма, но и цена непомерна оказалась. Спалила посох свой, на крови выращенный – даже мне этих чар не открыла, сквалыга этакая! – но девчонку вытащила. И что теперь делать намерена? Какое-такое «лекарство» на её крови да на крови врага? С этим ведуньи не шутят. Мёртвое – оно мёртвое и есть. Не до конца уходят предки, можно, если очень-очень постараться, вызвать духа, поговорить с ним; ну, или сами придут родители, к примеру, или деды-бабки, остеречь, коль смогут. Но в живой мир из смертных пределов никого вернуть не дано, нету ни чар таких, ни рун…

Старая ведунья приняла палку, кивнула коротко.

– Идём.

Ведунье собираться и долго, и скоро. Долго – потому что множество вещей и вещиц, которые забыть нельзя: снадобья, обереги, руны, разные разности, в которых сила – травы, коренья, когти да клювы, клыки и кости; камни особые, плетёнки из коры, всё в нужное время собрано, как должно управлено.

И скоро – потому что всё это ведунья носит всегда с собой. На шее, за пазухой, в поясных сумочках, в заплечном мешке. Никуда и никогда не уйдёт без снасти-припаса.

Потому что приходит нужда: подхватываешься с чем есть, в чём есть – и бежишь неведомыми тропами, звериными путями, дни считая да по звёздам путь определяя. И никто, кроме тебя, этим путём не пройдёт.

Через реку они переправились выше по течению, слушали лес, выжидали; но нет, сюда имперцы ещё не добрались. Старая Верея походила-походила, да и выходила плот, спрятанный под берегом, да так, что Анея вообще ничего не заметила.

– Ну, покажи мне, молодая, как идти можешь, – усмехнулась одними губами старуха. Глаза – сплошной лёд.

Покажу, покажу, не сомневайся.

– Верея Велиславна, чего ты со мной в загадки-то играешь? Я с тобой пошла, глазом не моргнула, слова твоего не оспорила. Что делать-то станем? Какое-такое лекарство из крови твоей да вражьей? И почему я о нём от тебя никогда не слыхала, как и про посох твой, на крови выращенный?

Старуха вдруг вздохнула, почти виновато. Шли они сейчас сквозь липовый лесок – прозрачный, трепетный, тропинок не держались. Синицы свистели над головой, листья шептались, ползали по траве солнечные пятна – будто и не было на свете ни имперцев, ни пуль их, ни злых, кровавых чар, ни самой смерти…

– Не серчай, Анея. Сила твоя громовой туче подобна, темна, страшна бывает, а зато после грозы так дышится легко!.. Не хотела я тебя во тьму совсем уж кромешную тянуть, вот хоть с тем же посохом. Его и впрямь с детства растить нужно. Меня-то в ученье отдали раньше, чем тебя, у матушки отобрали, да и отдали. Лютые были времена, только-только в Новых Землях очутились, народишко мёр, что твои мухи осенью. Да и ведовство наше… тоже ведь только нащупывали. Вот и лютовали, ох, лютовали!.. Жуткой карге меня отдали, а я совсем ещё крошечная. Едва ходить начала. Вот кто с мёртвыми говорить умел! Вран Великий, подземного царства хозяин, с ней беседы вёл. Настоящая ведьма была. Со свету сжить – плёвое дело. Она-то меня и научила этому средству – саженец кровью поливать, а потом его, как телка, под нож. – Старуха вдруг вздрогнула. – Казалось бы – деревце, зелёное, к солнцу тянется, дождик его поливает, ан нет – корни-то, что змеи подколодные, к злому лезут-тянутся. Сослужил мне посох свою службу, врать не буду, да только цена непомерна, Анеюшка. Не завидуй, тебе это не понадобится. Ты и так сильнее меня стала, и двор бы свой тебе б передала, кабы не было в тебе столько мягкости. Мягкости, да легкомыслия, мол, и так сойдёт, да и зачем такие ужасы…