— Понимаю, — кивнул молодой человек. — Я всегда к вашим услугам.

Аркадий на правах старого знакомого вызвался проводить Семерша домой. Мы с Набатовым остались вдвоем.

— Для очистки совести это, конечно, уже кое-что, — усмехнулся Набатов. — Но для дела маловато. И потом, я сомневаюсь, чтобы молодого человека, которого рекомендуют генералы, так любезно оставили в покое.

Через несколько минут пришел Аркадий. Он сказал, что, провожая Семерша, заходил к нему домой. Его мать действительно выглядит неважно, не встает с постели.

Утром капитан Набатов выехал для доклада к начальнику. После отъезда капитана меня не переставали мучить одни и те же вопросы: куда переехала школа? где ее слушатели? что утаил Семерш?

Нужна же, черт возьми, какая-нибудь ниточка!

От курения разболелась голова. Выхожу подышать свежим воздухом. Вдруг слышу голос:

— Можно к вам?

Оборачиваюсь и вижу Семерша.

— Дело есть? Пожалуйста, — нехотя отвечаю я.

— Нет, у меня ничего. Но, может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?

Смотрю на него и думаю: с чего бы это? Что его так беспокоит, почему он снова пришел к нам?

Мимо дома в сторону фронта движется поток автомашин. Навстречу группами и в одиночку вот уже третий день идут люди, освобожденные из фашистской неволи: поляки, мадьяры, украинцы, французы.

Вот идут три девушки-мадьярки в рабочих комбинезонах, какие у нас до войны носили шоферы. Одежонка легкая, но им жарко. Идут быстро, торопятся домой. Поравнявшись с нами, приветливо улыбаются. Идут двое пожилых мужчин, по виду украинцы, с котомками за плечами, еле-еле переставляя ноги. А за ними — совсем молодые, здоровые ребята. Разрумянились, идут легко. Одеты кто во что, но прилично и тепло: под куртками или демисезонными пальто — теплые жилеты. У всех пятерых за плечами черные рюкзаки. Оживленно беседуют между собой.

— Что так спешите? Покурите, — говорю им по-немецки.

— Боимся, невесты не дождутся, выйдут замуж, — отвечает по-мадьярски один из них, сняв фуражку и вытирая пот.

— Домой?

— Домой.

— Из каких краев?

— Гитлер угонял рыть окопы, — поясняет он. Остальные молчат, идут, не оборачиваясь.

— Как вы думаете, — спрашиваю Семерша, — правду сказал он или нет?

— Наверное, так и есть, — отвечает учитель. — Немцы многих угоняли и из нашего села.

— А вы никого из них раньше не встречали?

— Неужели я не пригласил бы к себе своего знакомого на чашку кофе? — отвечает он с ноткой обиды, глядя мне прямо в глаза.

Простившись с Семершем, возвращаюсь к себе.

Интересно, какие сведения привезет Набатов? Да, невеселая получится история. Налицо единственный человек, который учился в этой школе, и тот знает очень мало. Остальное неизвестно. Есть еще подозрительный толстяк, от которого убежала жена. Но кто он? Где?

— Товарищ майор, о чем вы разговаривали с этими молодыми людьми? — спросил Аркадий. — Я видел из окна.

— Так, пустяки. А что?

— Они мне показались подозрительными. Слишком уж веселые, будто не с принудительных работ идут, а с воскресной прогулки.

— Молодые, вот и радуются.

Про себя я, однако, подумал: пожалуй, Аркадий прав — было в тех молодых людях что-то ненатуральное, картинное. И эти черные рюкзаки… А может, это пустая подозрительность?