— Все в порядке, Каролина. Здесь мы в безопасности.

Он провел пальцами по ее спине. Хло́пок рубашки легкий, тонкий, под сорочкой на Каролине ничего нет. Он чувствовал выпуклости и изгибы ее тела.

— Что, если папенька… — ее голос дрожал от страха и был еле слышен.

— Нет, нет, — остановил он ее. — Пойдем. — Он быстро завел ее в пороховой погреб и закрыл дверь. — Здесь нас никто не найдет.

Том прижал Каролину к себе и поцеловал в голову. От ее волос исходил слабый аромат. Она перестала дрожать, подняла лицо и посмотрела на него. Глаза у нее были огромные и светились в тусклом свете лампы.

— Не будь со мной грубым, — попросила она. — Не делай мне больно.

— О, моя дорогая! Да как бы я мог? Никогда! — Он обнаружил, что заверения легко и убедительно срываются с его губ. — Я люблю тебя, полюбил в то самое мгновение, как увидел твое прекрасное лицо.

Том еще не понимал, что владеет даром красноречия, который отличает всех великих любовников, не знал, что в будущем этот дар хорошо ему послужит, и не раз. — Я любил тебя, даже когда ты была холодна со мной.

Он почти мог охватить ладонями ее тонкую талию. Он прижал девушку к себе, почувствовал, как ее плоский живот прижимается к его животу.

— Я не хотела огорчать тебя, — жалобно сказала она. — Я хотела быть с тобой, но ничего не могла с собой поделать.

— Не надо объяснять, — сказал он, — я знаю.

Он целовал ее лицо, целовал лоб и глаза, пока не нашел наконец рот. Вначале ее губы были плотно сжаты, потом медленно раскрылись, как мясистые лепестки экзотического цветка, горячие, влажные и полные нектара, и у него закружилась голова. Он хотел ее всю, хотел ртом вобрать всю ее суть.

— Мы здесь в безопасности, — уверял он ее. — Сюда никто не спустится.

Продолжая нашептывать успокоительные слова, чтобы отвлечь, Том вел Каролину к «ложу» из шелковых мешочков.

— Ты такая красивая. — Он осторожно попробовал опрокинуть ее на спину. — Я думал о тебе каждую минуту.

Она покорно позволила уложить себя на шелковые мешочки с порохом. Голова ее запрокинулась, и Том поцеловал Каролину в шею, осторожно развязывая ленту, державшую у горла ночную сорочку. Инстинкт предупреждал его: не торопись, пусть все происходит медленно, пусть она делает вид, что ничего не происходит.

Том прошептал:

— У тебя волосы как шелк, и пахнут розами.

Но пальцы его действовали легко и быстро.

Из-под ночной сорочки показалась одна ее грудь, и Каролина, оцепенев, прошептала:

— Мы не должны этого делать. Остановись. Пожалуйста.

Грудь у нее была очень белая и гораздо больше, чем он ожидал. Том не пытался коснуться ее, хотя она мягко прижималась к его щеке. Он продолжал обнимать и успокаивать девушку, пока не почувствовал, что ее тело снова расслабилось. Она одной рукой обхватила его за шею. Взяла за собранные в хвост волосы и потянула так сильно, что у него от боли выступили слезы. Но он не возражал против боли.

Словно не понимая, что делает, Каролина воспользовалась зажатыми в руке волосами Тома, чтобы направлять его. Ее теплая мягкая грудь так сильно прижалась к его щеке, что он не мог вдохнуть. Потом он открыл рот и взял в него сосок, во рту оказавшийся упругим и твердым. Так его научила делать Мэри. Она это называла «кормить младенца».