— И мы сели ужинать в саду. Я сидела в конце длинного стола, под лимонным деревом, и рядом со мной стояло что-то вроде беседки, украшенной страстоцветами, а моя соседка разговаривала с кем-то напротив, и… В общем, напротив меня сидел человек, которого я пару раз видела на конференции. Мы не были знакомы лично; он был итальянцем, о его работе много говорили, и я подумала, что интересно будет о ней послушать.

— В общем… Он был чуть старше меня, и у него были мягкие чёрные волосы, красивая кожа оливкового цвета и тёмные-тёмные глаза. Волосы всё время падали ему на лоб, а он всё время их убирал, вот так, медленно…

Она показала как. Уилл подумал, что, она, должно быть, очень хорошо это помнит.

— Он не был красивым, — продолжала она. — Не дамский угодник и не обольститель.

Будь он таким, я бы стеснялась и не знала, как с ним заговорить. Но он был милым, умным и смешным, и ничего на свете не могло быть проще, чем сидеть при свете лампы под лимонным деревом среди запахов цветов, жареной пищи и вина и говорить, смеяться и чувствовать, что я надеюсь, что он считает меня хорошенькой. Сестра Мэри Мэлоун флиртовала! А как же мои клятвы? Как же мысли о том, чтобы посвятить свою жизнь Иисусу и всё остальное?

— Не знаю, от вина это, или от моей собственной глупости, или от тёплого воздуха, или от лимонного дерева, или от чего там ещё… Но мне постепенно стало казаться, что я заставляла себя верить во что-то ненастоящее. Я заставила себя поверить в то, что мне хорошо, что я счастлива и довольна одна, без чьей-то любви.

Влюблённость для меня была как Китай: я знала, что он есть, и что там, конечно, очень интересно, и многие туда ездили, но сама туда не собиралась. Я могла бы прожить всю жизнь, так и не съездив в Китай, но это было и не важно, ведь у меня оставался ещё целый мир.

— А потом кто-то подал мне кусочек чего-то сладкого, и я вдруг поняла, что я была в Китае. Если можно так выразиться. А потом забыла об этом. А напомнил мне об этом вкус сладости, кажется, это был марципан. Сладкая миндальная паста, — пояснила она, увидев непонимание на лице Лиры.

Та откликнулась:

— А! Марчпан! — и снова уселась поудобнее, чтобы слушать дальше.

— В общем, — продолжила Мэри, — я узнала этот вкус и тут же вспомнила, как впервые, ещё девчонкой, его попробовала… Мне было двенадцать лет. Я была на вечеринке у одной из подруг, в её день рождения, и была дискотека — когда играют музыку на таком записывающем устройстве, а люди танцуют, — пояснила она, снова заметив недоумение Лиры. — Девочки обычно танцуют друг с другом, потому что мальчики стесняются их пригласить. Но этот мальчик — я его не знала — он пригласил меня на танец, и мы станцевали первый танец, а потом второй и разговорились… И ведь когда тебе кто-то нравится, ты всегда это знаешь, сразу знаешь. А он мне так понравился. И мы всё говорили, а потом нас угостили тортом.

А он взял кусочек марципана и нежно положил мне в рот, и я помню, как пыталась улыбнуться, а потом покраснела, и так глупо себя почувствовала, и влюбилась в него просто за это — за то, что он так нежно прикоснулся к моим губам марципаном.