Сунь Укун широко ухмыльнулся, обнажив белоснежные клыки. Равнодушный Гаврюша недовольно поморщился, отворачиваясь:

– А зубья чистить Царя Обезьян не учили? Светланы Васильевны на тебя нет, бабушки Егоркиной. Да и какой ты царь? Где твоя корона? А нет её. Вон и клыки уже отрастил до подбородка. Звереешь?

– Зверею, – честно признался Сунь Укун, усаживаясь на место.

– Может, тебе пустырник попить? – предложила Аксютка.

– Это что? – спросил Царь Обезьян, обращаясь к Гаврюше.

– Травка такая успокоительная, – пояснил домовой. – У нас в России её бабушки очень уважают. И в каплях её продают, на спирту, и в таблетках вонючих, и в сиропе, и в бумажных коробочках в сухом виде. Если её засушенную раздобыть, так вообще можно хоть в чай добавлять, хоть в суп.

– И му цао! – радостно сказал Сунь Укун. – «Польза матери», «Собачья крапива». И му цао я ем прямо так, вместе с цветами и корешками, съел уже целую поляну. Не помогает.

– Чё ж ты так стрессуешь-то? Спокойней надо быть… – опять вмешалась Аксютка. Но на этот раз Сунь Укун даже не повернул головы в её сторону.

– Ну ладно, с обручем твоим мы разберёмся, и тебя отпустит сразу, – решил Гаврюша. – А пока нам тут сидеть приходится, расскажи-ка лучше, что тут сегодня было?

– Вы опоздали, – коротко ответил Царь Обезьян.

– А за то твоему дружку спасибо, людоедине бесчестной, рыбине злобной, маньячине белобрысой. Он у нас Аксютку умыкнул и хотел съесть её на полянке. Пришлось задержаться!

– Вы опоздали, – терпеливо повторил Сунь Укун. – Опоздали на мой триумф! На мою победу! Я прыгал в высоту, опираясь на Цзиньгубан, великий золотой посох государя Юя, дарованный мне, потому что я – Сунь Укун! Никто не смог прыгнуть выше и дальше Царя Обезьян! Никто из них! Хи-хи-хи! Скоро всё закончится, и на мою голову наденут венец из тонких листьев бамбука, зелёных, как глаза твоей своевольной ученицы, мастер Гав Рил. Это будет триумф Царя Обезьян, Великого Мудреца Равного Небу, Познавшего Пустоту, устроившего переполох в Небесных Чертогах…

– Да мы поняли, что ты крутой, не утомляй… – широко зевнув, перебила его домовая.

Царь Обезьян прикрыл глаза, собираясь с мыслями для ответа.

– Прекрасный Сунь Укун, – дипломатично решил вмешаться Егор, не дожидаясь драки, – а ты не видел нашего кота? А то он от нас убежал…

– Аппетитного чёрного мао с белыми бровями и усами длинными, как у Тяньлуна, небесного дракона, охраняющего чертоги богов и управляющего небесными колесницами?

– Э-э-э… да, наверное…

– Этот упитанный мао, тёплый и источающий аромат живой плоти, так привлекающий любого демона, возлежит на шёлковой подушке (о нет, пока не расшитой золотом, но самой мягкой и пышной, которую только удалось найти и доставить на стадион в кратчайший срок) у ног бессмертного Нефритового императора и бесстрастной богини с кожей белой, как самый драгоценный фарфор, и волосами чёрными, как перо остроклювого уя.

– Кого? – не понял Гаврюша.

– Птица, – охотно пояснил разболтавшийся Сунь Укун. – Птица уя великая и ужасная. Она олицетворяет девять солнц, подбитые стрелком. Это птица могущества и славы. Однако же горе тому, кого найдёт уя израненным на поле боя. Древняя китайская песня гласит… – Сунь Укун поднял лицо к солнцу, прикрыл глаза и вполголоса запел.