– Понятно. – Иван хрустнул ветками подстилки, устраиваясь поудобнее. – Вот что, братка, пора тебе это дело осваивать. Не в теории. Не в юношеских, так сказать, фантазиях. Книжки там, стихи, Шекспир и прочее… От этих книжек – только в штаны дрочить.

Иван притих. Слышно было, как он сосредоточенно кусал жёсткую сенинку. Что-то соображал. И вдруг сказал:

– А Любка тебе нравится?

– Ну, так… Смазливая, пухлая.

Любка – да… Про таких в деревне говорили: соспела. Подлесские мужики так и провожали, так и охорашивали ее восхищёнными взглядами.

– Она ж на тебя сегодня глаз положила, – решительно, будто вспомнив о самом важном, сказал вдруг Иван.

– Да ладно тебе придумывать, – засмеялся он. – Это она с тобой заигрывала.

– Слушай, что я тебе говорю. Со мной… Это у неё только для видимости. Трепалась со мной, а сама на тебя глаз давила. Эх, молодой ты ещё, братка, глупый, – вздохнул Иван и засмеялся какому-то своему воспоминанию. – Ты не всему верь, что, к примеру, тебе девка говорит. Между её «нет» и «да» иголку не просунешь. А о самом главном она тебе и вообще никогда напрямую не скажет. Такова натура женщины. Цело-мудрие! Понял?

– Понял.

– Что ты понял?

– Что изначально женщина непорочна. В этом суть. Так, что ли?

– Так в книжках твоих пишут. А в жизни… – Иван хмыкнул, и подстилка под ним, показалось Саньке, хрустнула тоже насмешливо.

– Я сказал: цело-мудрие. Ну, из чего это слово состоит? Ну? У тебя же «пятёрка» по русскому! «Цело» и «мудрие». Женское слово. Это, братень, надо чувствовать. Как девку – по запаху. В книжках своих ты про это не вычитаешь. Так-то. Ты, к примеру, знаешь, что девка, когда ей охота, пахнет по-другому?

– А как?

– Как… Балбес ты, Санька. Что ты об этом у меня спрашиваешь? Вот с Любкой всё и узнаешь как да что…

Санька замер. Слушал брата, и в горле у него пересыхало. Что-то он смутно понимал. А чего-то не понимал. Стучало в висках, напрягалось, жгло внизу живота. Хоть в ключик беги остужаться…

– Она сейчас одна, между прочим, – напирал Иван. – Тоже заночевала. Слышь, братень? Или ты уже спишь?

– Да не сплю я. Уснёшь тут…

– Что? Заиграло ретивое? – Иван, довольный, засмеялся. – Не ночевала, не ночевала, а тут вдруг – заночевала…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Я ж тебе сказал: у меня на эти дела… Заночевала. И тоже небось сейчас не спит, ворочается. Как и ты, балбес.

Иван умолк. Но молчал недолго. Закинул руку за голову, пошуршал сухими листьями, зевнул и сказал, как о давно решённом и почти обыденном:

– Давай дуй к ней. Одна нога здесь… Ну? Пока не уснула.

– А что я ей скажу?

– Скажи что-нибудь. Мол, это самое… – И Иван сердито хрустнул подстилкой. – Да ничего не говори. Как будто она сама не догадается, зачем пришёл.

– Ну как же, Вань? Вот подойду к шалашу…

– Заныл… Что скажу, что скажу… – вздохнул Иван. – Тогда дрочи до двадцати лет!

– А вдруг она с матерью ночует?

– Одна. Это точно. Скажи, знаешь что? Скажи, что… попить пришёл.

– Попить… Родник в лощине.

– Ну, ты, Санька, всё же настоящий балбес. По всем статьям. Хочешь девку попробовать по-настоящему, не в той лощине воду надо искать! Понял? Иди, делай, как я сказал.