Читал мало, дальше райцентра нигде не был, слушал, что по радио долбили да в газетах пишут. Нет, свое время я не ругаю. Много хорошего было. Но здесь, на войне, я за считаные месяцы повзрослел. Слушал вполголоса разговоры про аккуратные литовские хутора, коровники, чище многих русских дворов. Про нашу нищету говорили, про палочки-трудодни вместо зарплаты. Электричество в редких деревнях тогда было. Из нас, бойцов, на фронте две трети — бывшие колхозники. Шли непонятные разговоры, что после войны жизнь другая будет. Какая именно, никто объяснить не мог. Просто лучше. Я честно скажу, что работали до войны в колхозе абы как. Через пень-колоду. Подневольный труд никогда продуктивным не бывает. Ну, а сейчас, когда колхозов нет, лучше, что ли, в селе стало? Смотрю и сравниваю. Было плохо, а стало еще хуже. Но так или иначе, послевоенную жизнь многие представляли по-другому. Фашиста доламываем, такую силу гнем, неужели опять в грязь и навоз по колено вернемся? Ну, ладно, это всё рассуждения.

Видел в санбате двух самострелов. Они вместе с нами лежали. Один, боец лет тридцати, второй раз руку себе простреливал. Как ни хитрили эти ребята, врачи по каким-то признакам их быстро вычисляли. И скажу еще. Самострелов больше было. Но некоторые врачи скрывали сомнительные случаи. Может, жалели нас, дураков, кому — восемнадцать, кому — двадцать лет.

Тот, который два раза стрелялся, был настроен почти весело. Уже покаялся перед следователем и рассчитывал на штрафную роту. Второй мужичок, тоже лет двадцать пять — двадцать шесть, очень трибунала боялся. Видать по всему, хитрый по жизни. До сорок четвертого умудрился в тылу пробыть, двух детей имел. А руку себе прострелил так. Подобрал трофейный пистолет, набил котелок тряпками и шарахнул во время бомбежки в правую руку. Хотел навылет мякоть пробить, а пуля в кости застряла. Врачи достали пулю. Сразу вопрос? Что, немцы сверху из пистолетов или автоматов стреляют? Пуля-то системы «парабеллум» — 9 миллиметров.

Отношение к самострелам было злое и презрительное. Значит, мы воюем, гибнем, а вы в кусты? В санбате под дурака косить! Иногда нормально разговаривали, а когда подопьют ребята, начинают материться.

— Ах, вы такие-сякие! Дохитрились, теперь от своих пулю получите.

— Могилы-то сами себе копать будете, — говорил кто-нибудь из наиболее обозленных

Проскальзывало и сочувствие. Харчи самострелы получали, как и остальные. Ко мне ребята из роты пару раз заезжали. У водителей, не то что у пехоты, была возможность «подзаработать» при перевозке. Интенданты к нам неплохо относились, чтобы груз не «растрясли». Помню, спирта, хлеба, селедки мне привезли. Поделил человек на пять, с кем поближе общался. Налил граммов пятьдесят самострелу с немецкой пулей. Выпил, поблагодарил меня. Уже после я узнал, что того, который второй раз попался, — расстреляли, а другого в штрафную роту отправили.

Когда к себе вернулся, ребята мне статью в газете показывают. Смысл такой. При бомбежке водитель Красюков Петр Константинович оказался на разбитом мосту. Не бросил машину с военным грузом, а когда появился вражеский самолет, обстрелял его из винтовки. Брехни там много было. Но главное в том, что, описывая «нелегкий и опасный труд шоферов», упомянули целую кучу фамилий: капитана Сулейкина, лейтенанта Кущенко, рядового Бессонова, Крикунова, еще кого-то, а Николая Егоровича Мороза, нашего ветерана, забыли. Корреспондент намекал про награды, еще раз обозвал меня «смелым бойцом», а старшина Мороз разозлился. Я оправдывался, что в глаза корреспондента не видел, но Мороз обозвал меня хвастливым сопляком и два дня со мной не разговаривал. Потом отношения наладились. Понял старшина — я ни при чем. Долго обещанную награду ждал, но так и не дождался. Позже медаль «За боевые заслуги» получил, но уже за другие дела.