Снова начались рейсы. Вспоминаю разные эпизоды. Однажды нас обстреляли из винтовок и автоматов. Мы уже возвращались. Ехали по лесной дороге к городу Кедайняй. Вдруг треск очередей, выстрелы, крики. Наши ребята, опытные, мгновенно выскочили, и давай в ответ из карабинов и автоматов садить. Я тридцать пять патронов выпустил: пять штук в обойме и тридцать в подсумке. Затем по команде старшины Мороза стали бросать гранаты и побежали, стреляя на ходу. Мороз ругался на чем свет стоит:
— Щас я вас, блядей…
Добежали, нашли стреляные гильзы, пятна крови — значит, кого-то зацепили. Постреляли еще в сторону зарослей. Вернулись на дорогу, а лейтенант Гена Кущенко сидит в кабине и улыбается. Водитель на корточки присел, лицо руками обхватил, стонет, кровью плюется. Пуля обе щеки пробила.
К лейтенанту подошли, он не улыбается, а скалится. Мертвый сидит. В висок попало, фуражка сдвинулась, раны не видно, только тонкая нитка крови к шее тянется. Хороший парень был. Спокойный, незаметный. Никогда голос не повышал. Училище окончил, но в машинах лишь на фронте стал разбираться. Лет в восемнадцать женился, уже во время войны, письма от жены ждал. Она ему часто писала. Планы строили, как жить после войны будут, а тут эта пуля.
Видимо, стреляли в нас юнцы из «Онакайтсе». Больше ни в кого не попали, только машины слегка издырявили. Немцы, те бы нас из засады крепко пощипали, они оружием хорошо владели. Завернули лейтенанта в плащ-палатку и погрузили в кузов, где еще двое умерших в пути раненых лежали. Решили похоронить по-людски, в гробу, памятник поставить. Похоронили на окраине Каунаса. Давно уже нет той могилы. Если и сохранилась до девяностых годов, то литовцы с землей сровняли. Мы же для них оккупанты были, так они сейчас говорят.
Вскоре накрылся мой американский «шевроле». Месяца два мне верой и правдой служил, хорошая машина была. Под Шяуляем попали под минометный обстрел. Я успел, выпрыгнул, отбежал, и тут — взрыв. За ним другой, третий. Отлежался я в канаве, а когда обстрел кончился, увидел, что грузовик набок перекосило. Колесо выбило, капот, радиатор — в дырках. Временно поездил на полуторке, а потом дали мне «студебеккер». Три ведущих оси, военная машина! «Король дорог» — так их называли.
Вскоре закончились бои под Шяуляем, и нас отправили на переформировку. Недели две под Каунасом отдыхали. Единственная радость — что выспались досыта, других удовольствий не было. Кормили по тыловым нормам: капуста с морской соленой рыбой или рыба с капустой. Ходили на огороды, рыли картошку. Отлучаться из части строжайше запрещалось. Ходили слухи, то в одном, то в другом месте боец пропал. Мы однажды тоже чуть не вляпались.
Копали картошку. Двое — копают, один на стреме стоит. Увлеклись, не заметили, как подошли трое гражданских парней. В длинных куртках, полупальто, а под одеждой — явно оружие. У нас карабины в сторонке лежат. Неизвестно, чем бы кончилось, но Ваня Крикунов тут как тут, с карабином наготове. Посмотрели друг на друга, прикинули. Если начнется драка, мало кто в живых останется.