Мне нечего было ответить. Его убил человек. Да. Но что тут было удивительного? Мы на их глазах замораживали других таких, как он…
Человек убил Бугера.
Топориком. Наверное.
— Это лишний раз доказывает… — начал отец. — Ладно, я не то хотел сказать.
— Что мы будем делать с телом?
— А что ты предлагаешь сделать с телом?
— Я не знаю, — развел руками я. — Это же белок.
— Не говори ерунды, — нахмурился отец. — Мы не потащим Бугера…
Отец вдруг уставился на меня. И глаза его расплылись почти на все лицо.
— Не смотри на меня так! — рыкнул отец. — Не смей даже так думать! Мы никогда так не делали!
Отец сказал это очень убедительно.
Но я больше ему не верил.
Глава 25
Люди
Не знаю, сколько времени прошло. Год. Наверное, год. Я лежал в холоде и в пустоте. Ничего уже не хотел.
Вокруг была темнота, а потом меня опять тащили. Опять за шею. Я пробовал пошевелиться, но не мог — руки и ноги пребывали в деревянном состоянии. Постепенно я начал понимать, что вокруг совсем не темно, просто на голову мне надели мешок. Тот, кто меня тащил, особой деликатностью не отличался, когти впивались в горло, срывали кожу.
И вдруг я почувствовал воздух. Воздух пах пылью, я вдруг подумал, что меня, может быть, не сожрут. Так, несильно подумал, думать сильно у меня уже никакой жизни не было.
Тащивший меня остановился. Я было дернулся, но тут же получил увесистый пинок в бок, ребра треснули. Наверное, сломалась пара штук. Ничего, зарастут помаленьку.
Этот пнул меня еще раз, после чего продолжил волочь. И вдруг, сам не знаю почему, наверное, я все-таки мозгами повредился немного, так вот, не знаю почему, я начал считать. Вслух.
— Раз, два, три, четыре, пять…
Громко, практически выкрикивая каждое слово, захлебываясь этим счетом, с яростью.
С ненавистью. Ненависть. Впервые в жизни я испытывал ненависть. Я ненавидел эту тварь. Ненавидел их всех. Хотел разорвать в клочки, в пыль, в грязь, в жижу.
— Двадцать пять! Двадцать шесть! Сдохните! Сдохните! Двадцать семь! Вы все сдохнете!
Он ударил меня еще, и снова по ребрам, в этот раз точно сломал, меня дернуло болью, я закашлялся. Прикусил язык, кажется, во рту почувствовалась кровь, я выплюнул ее и заорал:
— Двадцать восемь! Сдохните! Сдохните! Сдохните! Сдохните! Сдохните!
Он рявкнул чего-то, я не понял, затем поднял меня за горло, ударил о землю. Вдавил меня во что-то жидкое, в грязь. Поставил на грудь ногу. Дыхание остановилось.
— Сдохните… — прошептал я на последнем выдохе.
Сдохните. Сдохните тысячу раз, будьте прокляты тысячу раз!
— Сдохните.
Тварь убрала ногу. Я лежал. Дышал. Дышал. Все-таки поднялся. Сел. И сорвал мешок.
Я сидел на земле. Она была выжжена и перепахана машинами тварей. Изуродована. Гусеницы и колеса разворотили землю, глубоко почти на полметра. И почти на все эти полметра она была черной и сплавившейся.
Потом я поднял голову.
В первую секунду я не понял, что именно увидел. Небо в тучах. В тяжелых и грозовых. Осень, она уже, наверное, на середине, погода портилась. Зима скоро. Тучи висели низко, медленно переливались, а под ними…
Дом. Вернее, собор. Прямо передо мной возвышался собор. Огромный, черный, уходящий в небо, я видел соборы на картинках в книгах, они точно такими и были. Величественными. Строгими, их так специально строили, чтобы молиться, при взгляде на собор в душе у человека должно просыпаться благоговение. И радость. Я точно не знал, что такое благоговение, но я его почувствовал.