Я огляделся, не головой, одними глазами. Поблизости никаких деревьев. Только дома. Эти самые невысокие дома, лигр на эту крышу запрыгнет легко. Бежать некуда. Столб бы погодный… Я бы на него залез. Ну, как старый Рыжий. При виде лигра куда хочешь залезешь…
И нет ведь ничего. Треугольный нож, взял на кухне, где печенье было. Короткий. Зачем я его взял вообще…
Волк снова запищал. Вовремя проснулся. Я машинально прикрыл ему пасть. Но было поздно, лигр почувствовал интерес. Приплюснутая морда вытянулась в нашу сторону, круглые плюшевые ушки зашевелились, а клыки вылезли наружу.
Глаза, вытянутые, узкие и страшные, нашли самую крупную добычу, то есть меня, и сощурились еще сильнее. Лигр мурлыкнул. Они всегда мурлыкают перед едой, настроение у них перед едой хорошее…
Лигр мурлыкнул громче и сладко понюхал воздух.
— Когда он прыгнет — бегите в разные стороны, — сказал я.
Все равно не поняли. Будем надеяться, сами догадаются. Лигр, конечно, кинется на меня, пока он будет… пока… Дичата смогут убежать. Если, конечно, он не решит сначала перебить нас поодиночке, а потом уже позавтракать…
Лигр облизнулся. Язык у него был красный и длинный, так что получилось, что он не облизнулся даже, а морду умыл. И вздохнул еще.
Вот в книжках я читал про крокодильи слезы. Будто бы крокодилы, когда кого-то жрут, очень об этом жалеют. Жрут и жалеют. И плачут. Но не жрать не могут. Лигры такие же. Когда намереваются кого сожрать, вздыхают. Горестно так, с тяжелым сердцем, даже с виной. Экстерьер у них такой, лирический — надо сначала три раза вздохнуть, а потом уже кидаться.
Хорошо хоть крокодилов у нас нет… Хотя лигры ничуть крокодилов не лучше, хуже даже, крокодилы только в воде, а лигры везде.
Лигр вздохнул во второй раз. Уже протяжней. Я почувствовал приближение неконтролируемой и тяжелой паники и задрожал, как это было ни позорно для человека…
И тут случилось так. Дичата вдруг выскочили из-за моей спины и выстроились все перед, все шестеро. Я подумал, что они свихнулись от страха или что они просто дурачки и не понимают ничего…
Лигр поглядел уже с нескрываемым аппетитом, рыкнул и шагнул к нам.
Дичата завыли. Как-то не по-человечески. Ну, конечно, не по-человечески, они же дикие. Но даже для диких это было как-то ненормально. Что-то в этом вое было страшное и дремучее, этот вой поднимался будто из самой земли, у меня зашевелились волосы хуже, чем от лигра.
И лигр. И он почуял, почуял, зарычал, припал к асфальту, шерсть поднялась дыбом, и я почему-то увидел почти каждую шерстинку в отдельности.
Этот вой, он распространялся как-то странно. Не в разные стороны, как полагалось распространяться любому человеческому звуку, а вперед, направленно и намеренно, и вроде как даже осмысленно. Лигр прижал уши, хвост его изогнулся и принялся лупить по бокам. И он остановился совсем, лапа зависла в воздухе, над асфальтом.
Дичата выли все громче и громче, у меня заложило уши, несмотря на всю грязь на моей голове, волосы продолжали шевелиться, как живые совсем.
Когда вой стал уж совсем нестерпимым, лигр не выдержал. Он стал отступать. Шаг. Потом другой. Потом лигр повернулся и побежал. Медленно, быстрее, потом галопом вообще. Свернул, исчез между домами.