Обнимать ее. Целовать. Дышать одним воздухом.

Да мало ли что еще можно делать с тем, кого любишь!

— Ты спасла меня, — прошептал, на мгновение разрывая нескончаемый поцелуй. — Я почувствовал это. Ты дала мне силы, чтобы подняться после удара о землю. Смотри, мои раны затянулись без всякой магии.

Ее взгляд блестел от счастья и слез.

— Гхм… — смущенный голос До Наре заставил их обернуться. — Прошу прощения…

Тая охнула, застыла натянутой тетивой, прижавшись к Крейна всем телом. Ее внутренности сжались в тугой комок, сердце заполошно заколотилось, точно птица в силках. Даже дыхание комом застряло в груди.

По разбитой лужайке к ним шла Равель в сопровождении Абальд. Но не они заставили Таю затрепетать. Она впилась пальцами в руки Крейна, прижимая его ладони к своему животу. Чувствуя, как внутри все переворачивается от нахлынувших эмоций. Растерянность, благоговение, всепоглощающая щемящая нежность охватили ее, делая слабой и в то же время придавая ей сил.

Равель остановилась на расстоянии шага. Улыбнулась, протягивая то, что держала в руках.

— Теперь ты можешь познакомиться со своим сыном. Демон, угрожавший ему, больше не страшен. Он получил свою жертву.

***

Спустя годы она не раз будет возвращаться к этому дню. Перебирать его в памяти, восстанавливать события по кусочкам, пытаясь заново пережить тот неимоверный вихрь ощущений, что нахлынул тогда, выбивая почву из-под ног.

Но есть моменты, которые невозможно повторить, как не пытайся. Они бывают раз в жизни и проходят, оставляя в памяти долгое приятное послевкусие.

Мы вспоминаем о них, уже не чувствуя прежней бури эмоций. Ее заменяет налет бесконечного счастья и душевной гармонии. Мы погружаемся в наши воспоминания, переживая их снова и снова, но со временем яркость эмоций тускнеет, оставляя нам светлую грусть.

Для Таи таким моментом стал тот, в который она впервые взяла на руки собственного ребенка.

Все остальное померкло ПО сравнению с ним.

Вот уводят со двора вопящего Рильфа. Вот она летит в объятия Крейна, забыв обо всем. Вот Равель с улыбкой протягивает ей хнычущего младенца, и Тая чувствует, как дрожат руки, прячет их за спину, боится дохнуть.

— Ну же, это твой сын! — словно сквозь шум дождя доносится голос Равель. — Взгляни, он прекрасен.

Шум становится все сильнее, отрезает другие звуки.

Почти не дыша, Тая заглядывает в красное, недовольно сморщенное личико малыша. И к ее облегчению он совсем не похож на Рильфа. Скорее, в нем отразились фамильные черты Даберронов, ярко выраженные в Крайне. Те же черные ресницы, черные бровки домиком, сейчас сведенные к переносице, тот же разрез глаз, форма губ, подбородка…

— Он вырастет сильным даргам, — заверяет Абальд.

Малыш смотрит на нее и капризно кривит крошечный рот. Такой же беззубый, как у человеческих младенцев. Только вместо пушка нашего голове и лбу поблескивают редкие антрацитовые чешуйки.

Она отступает, не решаясь взять ребенка на руки. Просто боится, что от прилива эмоций уронит его. Но Крейн, похоже, не разделяет ее надуманных страхов. Уверенным жестом он берет малыша у Равель, этот, словно чувствуя что-то, затихает в его руках.