Эти слова поразили меня.

Я только что, буквально за несколько дней перед этим, устроил союз Камня с Уранией. Луна и Солнце… Оказывается, мой отец грезил тем же самым. Или нет?

– Зачем он это делал? – прошептал я.

– Не знаю, – ответила мать. – Наверно, ему наскучили постельные игры. Когда человек может позволить себе все, доступное становится малоинтересным. Он ищет наслаждений за пределами обычных человеческих радостей. Или хотя бы меняет эти радости так, чтобы они казались необычными и новыми. Так делают все принцепсы. Но твой отец хотя бы не выставлял свои причуды напоказ…

Я пожал плечами.

– Марк Философ говорил, что в радостях следует знать меру, и следовать обычаям времени.

Мать хихикнула.

– Ну да. Потому ты и взял себе в любовники этого парня, как его… Гиерокл? Иерокл? Колесничий зеленых, который управляет четверкой. Очень популярный в народе выбор, тебе не доносили?

Я смолчал.

– А почему, сын мой, ты остановился именно на нем? Правду ли говорят, что дело в его огромном…

Мать закрыла себе рот ладошкой – видимо, вспомнила, что женщина должна быть стыдливой.

– Нет, – ответил я, – дело совсем не в этом.

– А в чем же?

– Ну, мама…

– Скажи. Мне можно.

Ага. А завтра это будет повторять каждый разносчик еды в Риме.

– Ты помнишь, когда мы жили в Эмесе, я любил запрягать четверку собак в игрушечную колесницу. И катался так по нашему парку. Я воображал, что управляю четверкой на гонках в Риме.

– Помню, – улыбнулась мать. – Ты был таким хорошеньким мальчуганом. А потом одна из собак тебя укусила. Но при чем здесь Иерокл?

– Он ездит на колеснице, – сказал я. – И тоже на четверке. Для меня это как мостик в детство… Не знаю, поймешь ли ты.

И я сделал серьезное лицо, изо всех сил сдерживая подступающий к горлу смех. Мать задумалась, и на ее лице проступило напряжение.

– Нет, – сказала она наконец, – не понимаю. Во всяком случае, до конца.

– И хорошо, – ответил я. – Люди, которые понимают принцепса до конца, долго не живут.

– Ты мог бы и сам ездить по цирку на колеснице, – сказала мать. – Если это для тебя так важно.

– И кончить как Коммод? Моя собственная бабка Меса заплатит тогда гвардейцам, чтобы меня убили. Может быть, она уже заплатила.

Мать побледнела. Было видно, как с нее слетает хмель – вернее, как она пытается пробиться сквозь него к своему трезвому образу, попутно соображая, не сболтнула ли она лишнего. Мне стало ее жалко.

– Не обращай внимания, – сказал я, – я шучу. Скажи лучше, меня вы тоже зачали в этих масках?

– Без маски я только… – мать запнулась, хихикнула и опять приложила унизанную перстнями ладошку к губам – то ли закрывая себе ротик, то ли показывая жестом то, что стеснялась доверить словам. – Но от этого не зачинают.

– А все остальное время…

– Да, сынок. Выходит, именно так ты и был зачат… Может быть, так же зачали и твоего брата Александра, это надо спросить у моей сестры. А насчет прочих… В целом Каракалла предпочитал сношения с солдатами, так что опроси ветеранов, много ли среди них лун.

Она захохотала, страшно довольная своей шуткой.

– Где эти маски сейчас?

Мать развела руками.