— Свидетельские?

— Про приступы неадекватного поведения, — подсказал адвокат. — Простая формальность, поверьте! Вот, смотрите, кое-кто из персонала уже подписал. — И он ткнул толстым пальцем в низ документа, туда, где и в самом деле стояли подписи медсестер Лагутиной и Малинкиной.

Пробежав глазами короткий текст, Алина покачала головой.

— Простите, но я не стану подписывать, — сказала она.

Лицо Красько утратило доброжелательность, и он бросил косой взгляд на Гальперину.

— Позвольте узнать, почему? — поинтересовался он, пытаясь вернуть ускользающее выражение обратно на физиономию. — Нам доподлинно известно, что Борис Исаевич и с вами умудрился поругаться!

— Это не так.

— То есть?

— Ничего особенного не произошло, все в рамках общения «медсестра — пациент».

— Но, простите, ведь он наорал на вас!

Любопытно, кто мог «настучать» Красько и этой крашеной выдре о случившемся? Татьяна? Леха? Хотя Гальперин так кричал, что его вопли могли слышать и в коридоре!

— Борис Исаевич держался в рамках.

— По-моему, вы не осознаете… — начал Красько, но Алина не позволила ему продолжать.

— Я все отлично осознаю, — сказала она. — Как и Борис Исаевич. Извините, но я не смогу вам помочь!

— В чем дело? — растерянно поинтересовалась она у Мономаха, когда разъяренные посетители шумно покинули кабинет заведующего.

— В бабках, полагаю, — устало вздохнул он, взъерошив волосы пятерней. — Человек еще жив, а стервятники уже делят добычу!

— Они действительно могут признать Гальперина недееспособным?

Зав пожал плечами.

— Он — самый неприятный субъект, с которым мне приходилось иметь дело за последние лет пять, — добавил он после паузы, — но я не назвал бы его неадекватным. Ты со мной согласна?

— Абсолютно!

— Гальперин и вправду на тебя набросился?

— Я сама виновата, порезала его во время бритья.

— Да за такое убить мало!

Глаза Алины распахнулись, но тут губы зава тронула улыбка.

— Ладно, иди отсюда, — подавляя вздох, приказал он. — И не бери в голову: ты все правильно сделала… Вернее, не сделала.

Она подходила к сестринской, когда ее нагнала Гальперина.

— Алина, погодите, пожалуйста! — попросила женщина. Она выглядела расстроенной, и Алина решила послушать.

— Давайте присядем? — продолжала Гальперина.

Обе опустились на неудобные пластиковые стулья, выстроенные вдоль стенки. Они походили на те, что ставят на трибунах стадионов. Возможно, не просто походили, а и служили там длительный срок, прежде чем оказаться в больничном коридоре.

— Вы просто обязаны мне помочь! — почти всхлипнула Инна Петровна, и Алина увидела, что ее глаза наполняются слезами. — Я не представляю, что делать!

— Успокойтесь, — пробормотала Алина, протягивая Гальпериной пакетик с бумажными платочками — она всегда носила в кармане халата «НЗ». Жена адвоката с благодарностью вытащила один и промокнула потекшую тушь.

— Я хочу, чтобы вы понимали, в каком положении я оказалась, — продолжила она. — Мы с Борисом женаты шесть лет, но последние полгода стали сущим адом. Три месяца назад ему поставили жуткий диагноз, и я честно пыталась скрасить его последние дни. Боря лечиться не хотел, говорил, что раз все равно терминальная стадия, то бесполезно ерепениться, но мне удалось заставить его пройти «химию». Врач сказал, что нужно еще две, но Боря чувствовал себя так плохо после первой, что отказался наотрез! Он сказал, что, сколько бы ему ни осталось, проживет это время полноценно, а не в горизонтальном положении с постоянными рвотными позывами и прочими последствиями бесполезного лечения.