Он замолчал и задумался, словно забыв о моем присутствии. Но мне нужно было знать больше. Возможно, я сумею выяснить, что произошло несколько лет назад.

– И что с ней случилось? – осторожно спросила я.

Услышав вопрос, Питер опять перевел взгляд в мою сторону, будто выныривая из тяжелого сна.

– Глорис убили.

Глаза его лихорадочно блестели, и в их глубине странно полыхало что-то. Нет, сейчас он не был похож на хорошего парня. Ощущение опасности и вместе с тем какой-то дикой, необузданной чувственности разливалось по комнате, вытесняя воздух. По спине скользнул холодок, дыхание перехватило. Я завороженно смотрела на Питера, не в силах даже пошевелиться. Что он сейчас сделает? Поцелует? Повторит все то, что однажды проделал со мной, стоя на крыше над ночным городом? Или просто убьет меня, воссоздавая тот вечер, когда лишился Глорис?

Напряжение сгустилось, стало почти осязаемым, нервы словно оголились. Казалось, прикоснись ко мне, и случится короткое замыкание. Я судорожно сглотнула пересохшим горлом, пытаясь взять себя в руки. И оставаться с Питером наедине больше было невыносимо, и уйти я не могла. Он притягивал меня словно магнит.

Питер поднялся с кресла, остановился передо мной и сунул руки в карманы:

– Я оставил ее одну ненадолго. Мне нужно было купить вина к ужину. А когда пришел, все здесь было залито кровью. Ее кровью.

Он говорил отстраненно и ровно, будто пересказывал в сотый раз давно просмотренный фильм, который не имеет к нему абсолютно никакого отношения, но я почувствовала, как меня затягивает в его воспоминания. На миг показалось, что вокруг, в идеально чистой комнате, на стерильно чистом полу проступают красные пятна крови. Красные пятна, такие яркие среди унылой серости обстановки. В ушах раздался стон умирающей девушки…

Полоснуло ужасом. Я вздрогнула и поспешно заговорила, лишь бы не слышать этот полный муки и обреченности звук:

– Ты ее убил?

Ничего глупее спросить было нельзя. Разумеется! Он столько лет хранил эту тайну только для того, чтобы признаться мне сейчас. Но Питер словно не заметил моей оплошности.

– Зачем мне это было нужно? – он посмотрел на меня с удивлением. – Я любил ее. У нас все было хорошо. Мы были счастливы. Готовились к свадьбе…

Его голос дрогнул, руки, засунутые в карманы, сжались в кулаки. Он на мгновение закрыл глаза, и стал таким уязвимым, что я невольно отвела взгляд, словно подсмотрела что-то личное, то, чего не должна была видеть. В этот момент я поняла, что хочу ему верить. И даже почти верю. Почти… Ну действительно, что могло толкнуть любящего человека на чудовищное преступление? Ревность? Допустим. Но разве может мужчина убить свою женщину вот так, уродуя и кромсая любимое тело до тех пор, пока вся комната не окажется залита кровью?

Может, наверное. Если он сумасшедший.

– Только один человек отказался верить в то, что я здесь ни при чем, – Питер наклонился и, приподняв мое лицо за подбородок, уставился немигающим взглядом прямо в глаза. – Фил!

Имя, соскочив с искривленных в усмешке губ, отозвалось тягучей болью внутри. Фил… Нет. Не думать, не вспоминать. Потом, если выживу… Я молча смотрела на Питера, надеясь, что ничем не выдала себя. Его взгляд был острым, цепким, напряженным, как у кота, подстерегающего глупую мышь. Вот только мышь, к счастью, поумнела, пришла в себя и перестала растекаться сладким сиропом, жалея кота. Боль хорошо отрезвляет, оказывается.