Господи, дай мне исчезнуть. Избавь меня от всего этого.

— Разумеется, мне пришлось позвонить Линде и сообщить ей обо всем, несмотря на то что я и раньше знала и о суде, и об остальных перипетиях ее судьбы. Но это оказалось выше ее сил. Она попыталась вскрыть себе вены и сейчас находится в реанимации Сёдермальмской больницы.

Поймав на мгновение мрачный взгляд Хенрика, она отвела глаза.

— Я также считаю, что вам следует узнать о том, что родительский комитет собрал деньги на цветы и что, если она поправится, мы будем просить ее остаться на работе.

Больше никогда не показываться на людях!

— Далее я должна признать, что не вполне представляю, как нам решить все остальное. Что касается Акселя, то место за ним, разумеется, остается, но я думаю, что сохранить вас в качестве клиентов нам будет очень трудно. Но это решение вы должны принять сами.

Помоги мне. Боже милостивый, помоги мне.

— Вы слышите меня?

— Да.

— Было бы хорошо, если бы вы могли связаться с Осой Сандстрём, которая очень хочет получить от вас объяснения, почему именно ее вы втянули во все это. Ни для кого больше не секрет, кто разослал письма, которые, по вашим утверждениям,, писала Линда. Так что вы должны понимать, что Оса — отнюдь не безосновательно — чувствует, что ее использовали, и это ее, мягко говоря, задевает.

Она задыхается.

Невыносимо.

— Все, что вы совершили, возмущает меня до крайности, и я бы солгала, если бы сказала что-то другое. Я понимаю, что, когда вы узнали об отношениях вашего мужа и Линды, вы чувствовали себя... не знаю... по меньшей мере чудовищно, но все равно это не оправдывает того, что вы сделали. Мы постоянно пытаемся объяснять детям, что хорошо, а что плохо, говорим им, что нужно всегда отвечать за свои поступки. Я думала, что знаю вас, но это оказалось не так.

Позор затягивался петлей, и с каждым словом все туже. Ее раздавили, начисто лишили достоинства. Она не имеет права на существование. Ей здесь не место. Уехать из Швеции. Туда, где она никогда не встретит знакомых и где никто не будет знать, что она совершила.

— Она поправится?

— Они не знают.

Она вернула трубку на место, забыв нажать «отбой». Хенрик стоял, скрестив на груди руки. Ненавидящий, враждебный и навеки правый.

Вниз по лестнице.

Сапоги. Она вспомнила, что, выходя на улицу, нужно обуться.

Только не по центральной улице. Лучше переулками.

В окружавших ее виллах зажигались окна, семьи снова собирались вместе после рабочего дня. Все — лишь декорация для сцены ее наказания. Не продается. Абонент недоступен. Отныне ты можешь только смотреть, не участвуя. Из нашего сообщества ты исключена. И ни покоя, ни забвения.

Словно сквозь мутное стекло она увидела приближающийся автомобиль и подняла руки, чтобы надеть капюшон. Но на привычном месте капюшона не оказалось. Она глянула вниз. Самой куртки тоже нет. Автомобиль поехал мимо. Дальше, прочь.

Машину, которая медленно ехала рядом, она сначала не заметила. Просто что-то мелькало на периферии зрения. Но, поравнявшись с ней, машина остановилась. Кто-то вышел.

— Здравствуй.

В голосе удивление и радость.