— Да, она звонила нам поздно вечером.

Далее последовала короткая пауза и тяжелый вздох.

— Линда совершенно растеряна. Она не посылала эти письма. Мы не знаем, как это получилось.

— Да, должна признаться, я очень удивилась. Я с трудом представляю, что это может быть правдой. Я имею в виду, что у Линды могут быть отношения с кем-либо из родителей. Это было бы чересчур.

Она посмотрела в сад, пытаясь найти слова, которые передавали бы ее чувства. Спокойствие, она снова контролирует ситуацию. Невидимый паук плетет паутину, о существовании которой никто, кроме нее, не догадывается. И одновременно вопрос — зачем ей этот контроль? Куда она вообще-то движется? Не надо об этом думать. Есть только здесь, и только сейчас. Следующий вдох, следующий миг. Все прочее невозможно представить. Толстую красную черту провели маркером в воображаемом календаре, и стереть ее никто и никогда не сможет. Ни при каких обстоятельствах. Прошлое и будущее откололись друг от друга и никогда больше не встретятся. А она осталась в пустоте между ними.

Внезапный звук заставил ее повернуть голову. Боковым зрением она уловила какое-то движение. Что-то большое мелькнуло и исчезло за сараем в углу сада. Случись такое в какой-нибудь день до роковой черты в календаре, она бы немедленно ринулась проверять основные стратегические точки, но сейчас ей безразлично. Пусть косули сожрут все до последней травинки, до последнего заботливо выращенного цветка. В этом саду все равно ничего больше не расцветет.

— Я слышала, что вы предложили провести собрание завтра вечером и поначалу засомневалась, но... Другого решения, пожалуй, нет. Я только боюсь, выдержит ли Линда. Все это наложится на массу всяких других вещей, ведь раньше ей многое пришлось пережить, она, собственно, поэтому и переехала в Стокгольм. Сейчас, конечно, незачем этого касаться, но я просто хотела, чтобы вы знали. — Снова тяжелый вздох. — Я вообще-то позвонила, чтобы вы передали, когда будете всем звонить, что Линда крайне расстроена и что она не посылала никому никаких писем.

— Разумеется.

Линде пришлось многое пережить, именно поэтому она и переехала и Стокгольм.

Интересно. Весьма и весьма.

Но сколько бы ей ни пришлось пережить, уважать чужую жизнь она так и не научилась. Нет, здесь она бьет все вдребезги, и сразу в душ, чтобы снять сережки. Берем, что хотим, и не важно, что разрушится чужая семья.

Нет, милая Линда, то, что тебе пришлось пережить, это ерунда. Для тебя сейчас все только начинается.

В то же время знать, что в Стокгольм ты удрала от своей прежней жизни, может оказаться полезно.

Хенрик ушел еще в четыре. Разодетый, свежевыбритый, в облаке одеколона отправился пить пиво с Микке. Он просидел весь день в кабинете, периодически выходя и слоняясь по дому из угла в угол. Как зверь в клетке. Сама же она выступала ненавистным дрессировщиком, от которого он зависит, но который наводит порядок в клетке.

В восемь она уложила Акселя, и он, слава богу, сразу уснул. Она точно знала, куда ушел Хенрик, и ни одна телепрограмма не могла увлечь ее воображение. Она думала только о том, где они сейчас, что делают. Представляла, как он и Линда лежат рядом, как он ее утешает. Отдает этой Линде их любовь и нежность.