— Эту квартиру тебе в скором времени придётся освободить, — безжалостно выговорил он. – Для того, чтобы снять хотя бы убогую конуру, тебе придётся устроиться на работу, а с этим, как я понимаю, у тебя проблемы. Ты и твой брат либо окажетесь на улице, либо вернётесь в старую квартиру. Перспектива так себе, не находишь?

Я зло глянула на него из-под ресниц. Он не усмехался. Насмешки не было даже в глазах. Трезво и цинично он описал мне перспективу ближайшего будущего. И, надо сказать, совсем не красочно.

— А с тобой у меня какая перспектива?

— Это будет зависеть от тебя.

Герман протянул руку. Коснулся собранных в хвост волос и мягко, неспешно стянул резинку. Не сводя взгляда с моего лица, распустил волосы, позволил им рассыпаться по спине и плечам. Провёл по всей длине, разглаживая, лаская.

— Постарайся не собирать их, — глухо, с хрипотцой. – Так мне нравится больше.

— Раньше ты хотел другого. Быстро же у тебя всё меняется.

— То, что было раньше – было раньше, — убрал резинку в карман. Но пальцы так и скользили по прядям у лица, слегка задевали кожу. – Хочешь правду, Ника? Казаться Богом проще, чем быть им, – почти неуловимая саркастическая усмешка. – Принимать некоторые решения бывает сложнее, чем ты можешь себе представить. Особенно, если эти решения касаются собственной жизни.

Мне ли было этого не знать! Сердце ёкнуло. Так и казалось, что ему всё известно, что вот-вот он скажет, что знает о ребёнке. Держаться перед ним стойкой было пыткой. Перспективы… Максимум, что ждало меня тут: пособие по безработице и крохотные выплаты на ребёнка.

Но что ждёт меня с ним? Что ждёт нас?

От тяжёлых мыслей и готового слететь с языка признания меня спас появившийся в коридоре Платон.

— Я готов, — деловито заявил он.

Герман кивнул ему. Я выдохнула и прикрыла глаза. Лямки детского рюкзачка легли в широкую мужскую ладонь.

— Возьми брата, — ни о чём не спрашивая, приказал Герман. – Я вынесу вещи.

От дома мы отъехали минут пять назад, и за это время не сказали друг другу ни слова. Не разговаривали мы и когда Герман складывал в багажник вещи. Я мрачно думала о будущем – ближайшем и далёком, о том, что будет, когда Герман узнает про ребёнка. Но что у меня есть тут? Горькая правда: ничего. Ещё вчера я была готова положить на алтарь жизни своего ребёнка собственную. Так какой смысл бежать сейчас? Только гложущая сердце обида была слишком сильной, чтобы терпеть.

— Ты всё предусмотрел, — посмотрела в зеркало заднего вида.

Платон сидел в детском кресле, как на троне.

— Почему-то у меня ощущение, что ты язвишь, — Герман мельком повернулся ко мне.

— Потому что все твои усилия не имеют смысла. Нам всё равно скоро придётся вернуться, — в ответ на его вопросительный взгляд.

— Зачем?

— Затем, что у меня нет права опеки над братом, Герман, — психанула я, заводясь сильнее и сильнее. – Потому что никто мне его так просто не отдаст. Я не могу взять и увезти его. Ты – тем более.

— Открой бардачок, — очередной приказ. Я волком глянула на него. – Открой бардачок, Ника, — повторил с прежней невозмутимостью.

Разозлившись сильнее, я сделала, как он сказал. Снова посмотрела, ожидая, что теперь.