Интересно, она все еще верит, что я встречу свою настоящую любовь? Для некоторых людей непременное условие счастья – это обручальное кольцо на пальце. Но мы с Поппи не из таких. В Италии Поппи сняла фамильное проклятие семейства Фонтана: она помогла мне обрести свободу, заставила поверить в себя. Теперь я могу выбирать: влюбляться мне или нет, вступать в брак или оставаться незамужней. Но одно я знаю точно: все возможно.
– Вот смотрю я на вас с Софией и вижу: вы по-настоящему счастливы.
Кузина улыбается. Это искренняя улыбка: она идет из глубины души и светится в глазах.
– Все просто супер, вот если бы только еще не этот чертов океан между нами. – Люси пожимает плечами. – Que será, será. Кто знает, что ждет нас впереди? А пока мы счастливы. Неделя здесь – неделя там. Пацанам нравится в Бенсонхёрсте. Я тебе говорила, что Франко хочет стать барбером? – Кузина смеется. – Дедушка Дольфи уже и кресло для него зарезервировал. Да, кстати, они все в апреле приедут на свадьбу твоего папеньки.
– Отлично!
Отец в прошлом месяце попросил руки у миссис Фортино, и они, вообще-то, настаивали на проведении скромной церемонии. Но когда две итальянские семьи решили породниться, скромная свадьба – это оксюморон. Так что торжество предполагается с размахом. И думаю, в глубине души папа этому даже рад, просто стесняется признаться.
Люси разглядывает растущую рядом хурму, ее осенняя крона напоминает мозаику из оранжевых и темно-желтых плодов.
– Знаешь, я постоянно искала того, кто меня полюбит, а на самом деле хотела полюбить сама.
– Главное, что твоя мечта исполнилась.
Люси кивает:
– И твоя тоже, Эм. Даже не верится, что моя кузина – известная начинающая писательница.
Я машу на нее рукой:
– Какая там известная! И вообще, «известная» и «начинающая» – это два взаимоисключающих понятия.
Люси закатывает глаза:
– Не цепляйся к словам! Главное, что я жутко тобой горжусь, и ты тоже должна гордиться собой. Нечего скромничать!
У меня оживает мобильный.
– Это Дария, – говорю я, – потом ей перезвоню.
Люси наклоняет голову набок:
– Ты еще не сказала ей?
– Пока нет.
– Но теперь уже можно. Поппи ведь разрешила поднять занавес после смерти Розы.
– Прошло всего полгода. Дар еще горюет. Они с Розой были очень близки. Но когда-нибудь я обязательно расскажу ей правду. Она и девочки должны узнать, какой невероятной женщиной была Поппи – их бабушка и прабабушка.
– И какой злобной каргой была Роза.
– Нет. Поппи права: бедняга попала в капкан лжи и это отравило ее душу. Представляешь, когда мы с Поппи разговаривали с Розой по фейстайму всего за несколько часов до ее смерти, она плакала.
– Да ты что? Прямо настоящими слезами? Как у людей?
Я не могу сдержать улыбку:
– Ага. Мне показалось, что даже ее сиделка была в шоке.
Тут кто-то подходит ко мне сзади и начинает разминать мои плечи. Я вздрагиваю, потом смотрю наверх. Вижу Габриэле и похлопываю его по руке:
– Доброе утро, Гэйб.
– Buongiorno, bellezza.
Что называется – почувствуйте разницу. Год назад я бы растаяла от одного лишь прикосновения этого мужчины. Я вспоминаю, как тогда, вернувшись в свою комнату – красная как рак да еще с разбитым сердцем, – чувствовала себя донельзя униженной. А сегодня тот день для меня – самое романтичное свидание в моей жизни.