– Но я ведь буду рядом. – Я взяла сестру за руки. – Никто ничего не заподозрит. Я буду о ней заботиться, буду кормить – все как сейчас, а ты только на людях станешь притворяться ее матерью.

Роза нахмурилась:

– А свидетельство о рождении? Таможенники захотят взглянуть на него.

– Достанем другое. Эта твоя повитуха за небольшую мзду запросто новое сделает. Тебя запишем как мать, Альберто как отца.

– Ох, Паолина, нас поймают…

– Не поймают. Обещаю. Прошу тебя, скажи, что ты согласна.

Роза тяжело вздохнула:

– Мне надо подумать, сестренка. Ты слишком о многом просишь.

Прошел день. Потом второй. Я еле сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. Мне нужен был ответ. А Роза вдруг как-то разом сникла и подурнела, я часто заставала ее на коленях и с четками в руках. Я поставила сестру в ужасное положение, вынуждая ее ради будущего моей девочки пойти на обман. На третий день, когда до отплытия теплохода оставалась всего одна неделя, я не выдержала:

– Роза, ну сколько можно! Умоляю, скажи, что ты согласна притвориться матерью Иоганны. Если не хочешь помочь мне, сделай это для своей племянницы.

Сестра закрыла глаза и перекрестилась, а потом на ее лице появилась улыбка.

– Ты хотела сказать – для моей дочери.

Я засмеялась и бросилась ее обнимать. В тот момент я любила сестру больше жизни и была безумно ей благодарна.

– Да! Для твоей дочери!

В первый день, когда пришлось отлучить малышку от груди, я вся обревелась. Мы с Иоганной обе не желали, чтобы нашу близость нарушила какая-то бутылочка. Мне очень не хватало моментов, когда дочурка прижималась к моей груди и сопела так, будто никто, кроме меня, не мог ее накормить. Но Роза была права: если мы хотели пересечь Атлантический океан под видом тети с племянницей, девочку надо было приучить к бутылочке.

Как мы и предполагали, синьора Туминелли за несколько монет с радостью не только изготовила фальшивое свидетельство, но и подделала подпись чиновника.

Чернила еще не успели высохнуть, когда повитуха нервно протянула листок Розе, явно желая поскорее со всем этим разделаться.

– Я об этом ничего не знаю, – сказала она и, подняв вверх указательный палец, повторила: – Ничего!

У меня сердце бешено заколотилось в груди. Я стала преступницей. Мы с сестрой внимательно изучили новый документ: мать – Роза Луккези, отец – Альберто Луккези.

Я нервно сглотнула:

– Очень похоже на настоящее, никто и не догадается, что оно поддельное. – А потом я увидела графу с именем ребенка: Джозефина Фонтана Луккези – и очень удивилась. – Погоди-ка, ее ведь зовут Иоганна.

Роза положила свидетельство между двумя картонками и аккуратно заклеила края липкой лентой:

– Не говори глупости. Мы с Альберто никогда бы не выбрали немецкое имя.

Она все продумала: и впрямь, ни к чему давать повод для лишних вопросов на границе. Но у меня все равно почему-то стало тяжело на сердце.

В тот сентябрьский день, когда мы садились на теплоход «Христофор Колумб», Роза с Иоганной на руках выглядела как самая настоящая мать. Пограничник только мельком глянул на мою малышку в розовом одеяльце, которое я связала накануне, и не раздумывая проштамповал бумаги сестры. Я с двумя чемоданами и сумочкой с детскими вещами стояла сзади Розы. Сердце от волнения выскакивало из груди, но мне хорошо удалась роль заботливой тетушки, и меня тоже без лишних вопросов пустили на борт. Я облегченно выдохнула. Пока все шло по плану.