— Очень занимательно. А мне, позволь узнать, какая роль в этой самой паре отведена? Послушной подружки, что будет кашеварить и вышивать, вздыхая у окошка, дожидаясь тебя с ратных подвигов?

— Если только так ты себе представляешь собственное счастливое и безоблачное существование, красавица моя, — пожал плечами Киан. — В смысле, ну воображала же ты как-то свою идеальную жизнь еще до ликторской программы, до тюрьмы, до всего дерьма, что случилось с тобой? Все так делают, даже такие особенные девушки, как ты.

Импульс боли был таким сильным и сокрушительным, как удар с ноги в область сердца, и я грубо выдернула руку из его захвата, едва не уронив Киана лицом на столешницу.

— Представляла, еще как, — практически зарычала, борясь с мучительной, спровоцированной им вспышкой, загоняя ее, как все это время, вглубь. — Только эта идеальная жизнь невозможна никогда.

— Почему, Летти? — Любой намек на насмешливость или легкомысленность исчез из голоса и взгляда виверна. Тело напружинено, словно перед броском, в глазах тревога.

— Потому что она могла быть реальной только с моим любимым мужчиной.

Я швырнула это ему в лицо, как в ярости кидают камень, но не попала, как это обычно случалось в такие моменты, прямиком по себе. А все потому, что не получила в ответ того, чего ожидала. Ни краткой вспышки злости и эгоистичного раздражения, ни отблеска обиды от уязвленного самолюбия, ни разочарования, говорящего «ты безнадежна». Мак-Грегор сидел и смотрел на меня все так же открыто, не думая ощетиниться, огрызнуться, ехидно начать ухмыляться или же напускать на себя притворную печаль. Нет, он снова делал это… был подобен воде, что отражала вспышку моей агрессивной боли не для того, чтобы вернуть ее, как зеркало, он пропустил ее через себя, впитал и погасил, оставаясь по-прежнему невозмутимым и неизменным. И это тут же спровоцировало новый прилив сильнейшей эмоции, на этот раз стыда. Какое право у меня вести себя вот так? Даже если и были у Киана передо мной какие-то прегрешения, то к моему прошлому и к Лукасу это не имеет никакого отношения. Погано пытаться взвалить чужую вину на кого-то, тем более тогда, когда уже многие месяцы сама себе твердишь, что это закрытая, перевернутая страница твоей жизни. Ну и кто, мать твою, сейчас, выходит, грешит? Малодушием, лживой независимостью и непробиваемостью, незаслуженной жестокостью там, где ей не место. Позор, Летти, а еще большую часть жизни мнила себя человеком, точно знающим, что справедливо, а что нет. Мак-Грегор не тот, кто ранил, это был Лукас. Лукас. Но и его я решила тогда раз и навсегда вычеркнуть из жизни. Ну так, может, в конце-то концов, нужно действительно хотя бы начать делать это, честно признав, что до сих пор не особенно старалась. Разделила душу тонкой смехотворной бумажной перегородкой, старательно игнорируя, что при любом внешнем сквозняке на ней проступают кровавые разводы из все еще открытой раны. Пора признать, что ей никогда и не суждено зажить полностью, но, черт возьми, миллионы людей живут с такими рубцами на сердце, однако это не мешает им хотя бы беспрестанно искать дорогу к новому счастью, и только я занимаюсь самообманом, с циничной усмешкой изображая бег на скорость, тогда как в реальности топчусь на месте и раз за разом гнусь от боли.