— Вы так ничего и не поняли…

В это время раздвинулась одна из расшитых золотом штор, которые украшали часовню, и к Фьоре шагнул Карл Смелый. Она настолько удивилась, что забыла его поприветствовать, Филипп, сильно смутившись, пошел было навстречу своему хозяину, но тот остановил его жестом:

— Уйди, Филипп! И исповедуйся до встречи с Кампобассо. С тобой я поговорю позже.

— Монсеньор! Мне необходимо вам объяснить… надо, чтобы вы знали.

— Не надо ничего объяснять. Я все понял. Оставь нас вдвоем!

Взглянув в последний раз на Фьору, Филипп опустил голову и вышел из часовни, стуча по ее плитам подошвами сапог. Карл пристально смотрел на молодую женщину, и у него был вид человека, которому удалось найти решение трудной задачи. Он приблизился к ней и вынул из ее волос заколки, которыми была скреплена прическа. Когда длинные волосы упали вниз, он отошел на несколько шагов:

— Жан де Бревай! Я так и знал, что это лицо принадлежит моему прошлому, но не мог подумать, что это было так давно. Сколько же прошло с тех пор лет?

— Когда вы отказали их безутешной матери? Через несколько дней будет восемнадцать. Я появилась на свет незадолго перед их смертью. Меня удивляет, что вы про это помните.

— Конечно, помню. Жан был мне по сердцу до тех пор, пока чистый и светлый образ этого прекрасного и гордого юноши не был ввергнут в пучину стыда и бесчестия…

— Почему, монсеньор, вы не добавляете «и крови», которую ваши палачи пролили на эшафоте в Дижоне?

Но и этого вам было мало: понадобились еще позор и надругательство, которые последовали после этого и из-за чего я чуть было не умерла…

— Приказ отдавал не я, а мой отец.

— Но вы ведь ничего не сделали, чтобы что-то изменить! Если бы рядом не оказался один из тех купцов, которых ваша милость так презирает, и не проявил поистине королевского милосердия, меня бы не было на свете. Этот человек приютил меня, вскормил и воспитал — он любил меня. Он хотел, чтобы я стала его дочерью, он потому и погиб, что вынужден был отдать меня в жены господину Селонже, который узнал эту его тайну.

Лицо принца потемнело от гнева, а взгляд загорелся яростью:

— Не хотите ли вы сказать, что Филипп, олицетворение чести и порядочности, кавалер ордена Золотого Руна, осмелился прибегнуть к такому способу?..

— Чтобы добыть вам денег, в которых ему отказал Лоренцо Медичи, он мог пойти и на худшее. Он предан вам душой и телом, я это признаю, хотя мне очень неприятно. Теперь вы знаете, почему я прожила всю свою жизнь во Флоренции, почему он захотел провести со мной лишь одну ночь и почему я никогда не была в Бургундии, чтобы никто не узнал, что он запятнал свое имя, женившись на девушке из семьи де Бревай, а вы должны были узнать об этом в последнюю очередь, вы, его настоящий бог!

— Замолчите! Молю вас святым Георгием, молчите!

Закрыв уши руками, чтобы больше ее не слышать, герцог опустился на одно из двух кресел с вырезанным на спинке гербом. Несколько минут он просидел молча и тяжело дышал. Он даже закрыл глаза, но когда его дыхание успокоилось, в упор посмотрел на Фьору: