– Черт подери! – воскликнул он. – И вы тоже!

В томной позе восточного шаха в шезлонге лежал директор цирка. Поглощенный своими мыслями, он курил трубку морского волка и, словно хозяин дома, взмахом руки пригласил алькальда сесть:

– Поговорим о делах, лейтенант.

Алькальд пододвинул стул и сел напротив. Взяв трубку в сверкающую разноцветными камнями руку, директор произвел непонятный жест.

– Могу я быть с вами совсем откровенным?

Алькальд кивнул.

– Я сразу просек, как только вас увидел, – вы еще тогда брились, – сказал директор. – Так вот: я разбираюсь в людях и понимаю, что значит для вас этот комендантский час…

Алькальд разглядывал его, явно предвкушая развлечение.

– …в то время как для меня, который уже понес большие расходы, устанавливая шапито, и должен кормить семнадцать человек и девять зверей, это просто катастрофа.

– И что же из этого следует?

– Я предлагаю, – сказал директор, – чтобы вы перенесли комендантский час на одиннадцать вечерa, а выручку от вечернего представления мы с вами будем делить на двоих.

Алькальд сидел не шевелясь и по-прежнему улыбался.

– Очевидно, вам нетрудно было отыскать в городке кого-то, кто сказал, что я мошенник.

– Это законная сделка, – запротестовал директор цирка.

Он не заметил, как в какой-то миг лицо алькальда помрачнело.

– Вернемся к этому в понедельник, – неопределенно пообещал алькальд.

– К понедельнику я буду по уши в долгах, – сказал директор. – Мы очень бедны.

Похлопывая директора по плечу, алькальд повел его к лестнице.

– Это сказки для других, – ответил он, – а я в ваших делах кое-что смыслю.

И уже у самой лестницы, словно желая утешить директора, добавил:

– Пришлите ко мне сегодня вечером Кассандру.

Директор цирка попытался обернуться, но рука на плече настойчиво подталкивала его вперед.

– Разумеется, – сказал он. – Это не в счет.

– Пришлите ее сегодня, – повторил алькальд, – а завтра потолкуем обстоятельно.

Сеньор Бенхамин толкнул дверь из проволочной сетки кончиками пальцев, но не вошел, а крикнул, подавляя раздражение:

– Окна, Нора!

Крупная, средних лет женщина с мужской стрижкой, Нора Хакоб, лежала в полумраке гостиной с электрическим вентилятором. Она ждала сеньора Бенхамина к обеду. Услыхав его голос, Нора Хакоб с усилием поднялась и распахнула все четыре окна, выходившие на улицу. В гостиную хлынул зной. Комната была облицована кафельными плитками с изображением многоугольного павлина, повторявшегося бесчисленное множество раз, и обставлена мебелью в чехлах с цветочками – бедность с претензией на давно утраченную роскошь.

– Можно верить тому, что говорят люди? – спросила она.

– Они много чего говорят.

– Я о вдове Монтьель, – объяснила Нора Хакоб. – Говорят, что она сошла с ума.

– Думаю, она давно свихнулась, – сказал сеньор Бенхамин. И с некоторым разочарованием в голосе добавил: – Впрочем, так оно и есть, сегодня утром она пыталась с балкона прыгнуть.

Весь стол был виден с улицы, на противоположных его концах стояло по прибору.

– Бог наказал, – сказала Нора Хакоб и хлопнула в ладоши, чтобы подавали обед. Вентилятор она принесла с собой в столовую.