– Я тоже в этом уверен! Иначе я не пришел бы к вам слушать музыку! – Сирх на глазах приободрился. – И я послушал бы ее! Но та штука, где прячется твоя музыка, оказалась дохлой, как дварв, выброшенный волной на берег!

– Ты хочешь сказать, что ты был на биостанции? – переспросила ошарашенная Полина. – На «Лазурном берегу»?

– Я был там! Но тебя и твоего друга-бесцветика там не нашел. Музыки тоже. Музыка умерла…

– А как же… однолицые бесцветики? – продолжала расспросы Полина. Однолицыми бесцветиками сирх величал клонов потому, что, на взгляд сирха, солдаты-демы были практически неразличимы. – Разве они разрешают заходить в мой дом? Они не мешали тебе искать музыку?

– Там не было однолицых бесцветиков! Там было пусто и мокро. Как будто дварвы съели всех!

– То есть ты хочешь сказать, что на биостанции и сейчас нет ни одного бесцветика? Вообще ни одного?

– Раньше ты думала быстрее, добрая Полина, – сказал Качхид с досадой. – Сама реши, почему именно в твоем доме должны быть однолицые бесцветики, когда их нет уже нигде?

– Как это – «нигде»?

– Остались только бесцветики в вашей далекой деревне…

– Вайсберг?

– Да. Но это – хорошие бесцветики! – объяснил Качхид.

– А куда же делись однолицые бесцветики? Их уничтожили другие бесцветики? Со звезд?

– Я не знаю точно. Я был вдали от скверны, искал Скрытую Качу… Но я знаю – был барарум! И еще много раз барарум-рарум! Огонь среди воды! Очень красиво! А потом однолицые бесцветики пропали. Мой народ радуется и ест качу!

Полина повернула к Эстерсону свое чумазое лицо и прошептала:

– Роло, по-моему, клоны того… пропали! По крайней мере на нашей станции их уже нет!

– Ты уверена?

– Не уверена… Качхид, конечно, изрядный фантазер… Но не до такой же степени!

– Сейчас я возьму бинокль и все узнаю! – Эстерсон бросился к берегу проверять.

Через два часа он возвратился к землянке. Его распирало ликование. Он как следует осмотрел окрестности с верхушки самого высокого опура в округе. И не обнаружил ни одной клонской машины. Ни одного клона. Даже конкордианский флаг, гордо реявший на биостанции «Лазурный берег» всю зиму, был приспущен. Неужели войне конец?!

– Пока шел дождь, мы пропустили самое интересное, – сообщил Эстерсон. – Похоже, клоны действительно исчезли. Можно возвращаться!

– Тогда идемте же! Скорее! – Полина по-девчачьи подпрыгнула на месте. Ее глаза сияли. Куда только подевалась вчерашняя мрачная мегера!

– Мы идем слушать музыку, Качхид! Мы идем домой!

Пока Полина, восторженно вскрикивая, собирала их жалкие пожитки, а Качхид рассуждал о коварстве и жадности однолицых бесцветиков, призывая на их головы всевозможные кары («пожри их дварв!», «придави их гора!», «пусть дварвы катают их головы по дну моря!»), Эстерсон был поглощен более насущными рассуждениями. А именно: поместятся ли Качхид и Беатриче в скаф вместе с ними или же придется совершить для них персональный рейс? А еще он думал о том, что в подвале биостанции наверняка уцелела пыльная бутылка бургундского, пьяной горечью которого они с Полиной отпразднуют свое возвращение в тревожный мир людей.