– Вот, возьми.
Она расстегнула застежку своего ожерелья. Красное сулджукское золото и великолепные темные изумруды из Тхонда, восхитительно обработанные ее мастером в Осприи за цену, от которой поднялись брови даже у нее самой. Она надела его девушке на шею и застегнула.
– Поменяемся.
Девушка уставилась на подарок, угнездившийся среди этой груды бусин, оберегов и талисманов, и ее большие глаза округлились еще больше.
– Я не могу это взять!
– Я могу добыть себе еще, – сказала Савин, отмахиваясь. – На тебе оно смотрится гораздо лучше. У тебя подходящая грудь.
– На мне оно смотрится, как золотое кольцо на собачьей какашке. А в смысле груди… – она взглянула на Савин, – …у тебя там вдвое больше, чем у меня.
– У меня там половина того, что есть у тебя, а остальное – это очень дорогой корсет.
Савин протянула к ней обе руки, отодвинула всклокоченную массу рыжевато-каштановых волос с лица девушки и принялась его рассматривать. Разумеется, это было бесцеремонно, но такое у нее было настроение.
– Ей-богу, у тебя есть весьма выдающиеся природные преимущества.
– У меня есть что? – переспросила та со слегка испуганным видом.
Савин приподняла пальцем ее подбородок и повернула ее лицо к свету.
– Хорошие крепкие кости. Превосходные зубы. И, конечно же, глаза. – Большие, светлые и чрезвычайно выразительные. – Я никогда не видела ничего подобного.
Девушка слегка вздрогнула, словно ее слова задели какое-то больное место.
– Уж не знаю, благословение это или проклятие…
– Ну, я знаю женщин, которые могли бы убить за такие глаза. В буквальном смысле. Один час с моими горничными, и каждый мужик в этой комнате будет пускать слюни, глядя на тебя. – Потрепав девушке лицо на прощание, Савин убрала руки и нахмурилась, озирая собравшихся, которые не обращали на них внимания. – Что еще раз доказывает, какая это все жалкая ложь. Вообще все: жалкая, ничтожная гребаная ложь!
Она спохватилась, осознав, что произнесла эту последнюю фразу слишком резко из-за внезапно вспыхнувшей в ней горькой ярости.
– Прости меня. Я веду себя ужасно грубо.
– На мой вкус, ты ведешь себя просто потрясающе. – Девушка посмотрела вниз на ожерелье. Теперь она зарумянилась, что сделало ее еще более симпатичной. – Когда мой отец увидит, что я ношу это, он просто обосрется!
– Насчет своего отца не скажу, что он там думает, но обсирается он и так каждый день.
Девушка ухмыльнулась ей:
– А ты вообще ничего такая, ты знаешь?
И вдруг Савин ощутила, ни больше ни меньше, желание зареветь. Она взглянула в пространство Зеркального зала, смаргивая набежавшие слезы. Какой-то лысый старик, которого она не могла толком распознать, пялился прямо на нее, словно мясник на распродаже скота. Она со щелчком раскрыла веер, словно могла под ним спрятаться.
– Нет, – пробормотала она. – Ничего подобного.
Она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть при виде Орсо, опирающегося на колонну. Он выглядел вдрызг пьяным и ужасно подавленным. У нее в глотке словно бы засел крючок, и каждый взгляд на Орсо был как болезненный рывок лески. Ей было стыдно в этом признаваться, но она все так же хотела его. И ей определенно все так же хотелось быть королевой. Ее единственным желанием было подойти к нему, вложить свою ладонь в его ладонь и сказать «да», поцеловать его, обнять его, увидеть, как по его лицу разливается улыбка…