У Рикке было только продетое в нос кольцо, словно у быка с плохим характером.

И это исчерпывающе ее описывало. Ей хотелось бы вытащить оттуда эту чертову штуковину, но это было невозможно сделать, не оторвав себе полноса. Впрочем, она сомневалась, что даже это привлекло бы к ней чье-либо внимание. Рикке не имела ни малейшего представления, как играют в эту сложную игру – все эти веера, ресницы, брошенные через плечо намеки, не до конца, но практически полностью обнаженные груди, – не говоря уже о том, как в ней побеждают.

Она отхлебнула еще немного слабенького вина, которое ей дали. На вкус было не очень, но эффект уже чувствовался. А именно: мочки ее ушей стали горячими, а сама она еще глубже погрузилась в завистливое уныние. Говорят, что выпивка делает людей веселыми. При этом всегда забывают упомянуть, что веселыми она делает тех, кто и до этого был весел. Несчастных людей гребаная выпивка делает еще более несчастными, чем прежде.

Она рыгнула – отрыжка имела неприятно сладкий привкус – и проскребла языком по зубам.

– Мужчины, – угрюмо пробормотала она.

– Да уж, – раздался голос рядом с ней. – С ними невозможно говорить разумно.

Во имя мертвых, эта была еще прекраснее, чем та! Ее кожа имела какой-то особый матовый блеск, словно состояла не из мяса, как у всех людей, а из какого-то магического сплава плоти и серебра; каждое движение было законченным вплоть до кончиков ее длинных пальцев, словно это была часть какого-то танца, бесконечно репетируемого и доведенного до абсолютного совершенства.

– Дерьмо! – выдохнула Рикке. Она оглядывала женщину с головы до ног, не в силах остановиться. – Ты и впрямь поработала над собой!

– Честно говоря, большую часть работы проделали мои горничные. Я просто стояла.

– Горничные? И сколько тебе их надо?

– Только четыре, если они хорошо знают свое дело. Мне очень нравится твоя рубашка. Кажется, в ней должно быть очень удобно. Я бы тоже с радостью такую носила.

– Что же тебе мешает?

– Светская дама должна соблюдать миллион различных правил. Никто никогда не скажет тебе, в чем они состоят, но если их нарушить, наказание может быть очень суровым.

– Сдается мне, это больше похоже на занозу в заднице.

– Ты себе даже не представляешь!

– По правде говоря, я не особенно знала, чего здесь ожидать.

Рикке подергала свою рубашку. Она липла под мышками из-за жары, неизбежной, когда такое количество людей лгут друг другу.

– Я и сапоги новые надела. Даже волосы расчесала, – продолжала Рикке, нервно крутя выбившуюся из-за уха прядь волос. – Но я несколько недель ночевала в лесу, и после этого их никак не удается уложить как надо. А как ты делаешь, что они выглядят… вот так?

Женщина наклонилась к ней.

– Это парик.

– Серьезно? – Рикке уставилась на ее сияющие локоны, заплетенные в косы, и закрученные в кольца, и зачесанные наверх, так что получилось нечто наподобие корзинки из золотых нитей. – А похоже на волосы, только… будто бы больше, чем волосы.

– Это и есть волосы. Просто не мои.

– А твои что, не растут?

– Я их остригла.

– В смысле, твои горничные остригли?